Жизнь как неинтересное приключение. Роман

У самого крыльца железобетонного собраны тёмные лужи. На разбитых бордюрах, западая на бок, оставлены машины. Остывают под холодным осенним дождём. Одна из них мигает жёлтыми фарами, лишённая лобового стекла. Капот и крыша помяты. Болюшка чешет порезанные коленки, собирает в темноте сверкающие осколки. Вот правый мой глаз, вот груди половинка, верхний осколок высокого лба – собирает Болюшка себя по частям и многого пока не достаёт. Достанет ли? Или, как водится, ещё будет лишнего? Смотрит сосед на ползающего, опёрся на бейсбольную биту, как хромоногий на трость. Далеко ли собрался-то? Голый да на четвереньках. Болюшка говорит, что не может найти главного.

Что же ты найти не можешь, дурак?

Здесь, должно быть, – говорит Болюшка, осколком живот разрезая.

Тетраморф

Распорядок дня, таким образом, следующий. Ровно в семь – побудка. Окончательное открывание глаз – в семь с половиной. Здесь вообще много раздвоенного, как то: люди, яблоки, время, докторский халат, если смотреть анфас и спереди, тогда как сзади он совершенно цельный, дверные проёмы, завтрак и ужин, с другой стороны – и обед тоже, на скамейках во время прогулок сидят почему-то всегда по двое, и даже если сидит один, то непременно сядет с краю, как будто на другом краю тоже занято, некоторые умудряются делиться ещё и поперёк, ровно по резинке пижамных штанов, но таким, как правило, вменяют культурную терапию, а именно: коллективный просмотр фильмов с последующим обсуждением, смотрят обычно что-нибудь на вкус заведующего отделением, который убеждён, что никаких правил и нравоучений в искусстве быть не может, реже – песни и танцы, чтение Конан Дойля, справочника по лечебным травам Сибири, современной русской литературы и других сказок, по общему мнению, в который уже раз одной из любимых книг считается «Волшебная гора». Там тоже всё тихо, иногда кричат, но чаще говорят шёпотом, потому что вполне может быть, что за стенкой кто-то умирает, то есть можно в такие моменты и отнестись с почтением. Правда, никто ещё не умирал – вот так – у всех на слуху. До девяти ноль ноль измеряется температура, давление, опорожняются кишечники и пузыри мочевые, чтобы ровно в девять приступить к первому за сегодня завтраку. Некоторые же против всех правил курят натощак при оправлении естественных нужд, отчего поднимается давление, медсёстры ругаются и отбирают сигареты, если найдут, а как они найдут, если всё выкурено. После половинки хлеба вдоль с маслом или такого же дольного яблока кушаются таблетки, можно временно помолчать в коридоре, почитать план эвакуации, расписание меню, картины местных художников, потом – второй завтрак – кушается гречка и компот из сухофруктов, как правило, тоже яблочко, только мумия, в половине двенадцатого мимо проходит врач, может быть, и заглянет, а если надо, чтобы обязательно заглянул, то лучше перед завтраком покурить прямо в палате, а не гаситься, как школьник в туалете. Тогда врач посмотрит с презрением, как на половую тряпку, назначит в помощь на кухню или хозблок или на ту же тряпку. Записывается же как трудотерапия, потому что трудиться – это хорошо и полезно, вытекает из мозга кровь, нет времени наносить себе душевные раны, а ровно в полдень где-то за стенами бьют в склянку, может быть и в колокол, отсюда не разобрать. По сигналу этому некоторые заходят в кабинет врача и что-то там делают, как ни подслушивай – не разобрать, возможно, что и спят молча, потому что диван там есть. Ещё есть красный палас, стол, бежевое мягкое такое кресло, на нём врач иногда покачивается, как бы задумавшись, но на самом-то деле всем известно, о чём он в такие минуты думает: как же заебись покачиваться думает в такие минуты врач а потом говорит штош улыбается и приглашает следующего.