Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

- Вы повторите эти слова в будущей вашей обвинительной речи, посоветовал адвокат и засмеялся так громко, что из толпы рабочих несколько человек взглянули на него и сначала один, седой, а за ним двое помоложе присоединились к зрителям. Рабочих уже много было среди зрителей, они откалывались от своих и, останавливаясь у музея, старались забиться поглубже в публику. Самгин мельком подумал, что они прячутся. Но он видел, что это неверно: рабочие стояли уже и впереди его, от них исходил тяжелый запах машинного масла. По площади ненужно гуляли полицейские, ветер раздувал полы их шинелей, и можно было думать, что полицейских немало скрыто за торговыми рядами, в узких переулках Китай-города. На Лобном месте стояла тесная группа людей, казалось, что они набиты в бочку. И у монумента спасителям Москвы тоже сгрудилось много зрителей, Козьма Минин бронзовою рукою указывал им на Кремль, но они стояли неподвижно.

А рабочие шли все так же густо, нестройно и не спеша; было много сутулых, многие держали руки в карманах и за спиною. Это вызвало в памяти Самгина снимок с чьей-то картины, напечатанный в "Ниве": чудовищная фигура Молоха, и к ней, сквозь толпу карфагенян, идет, согнувшись, вереница людей, нанизанных на цепь, обреченных в жертву страшному богу.

Но это воспоминание, возникнув механически, было явно неуместно, оно тотчас исчезло, и Самгин продолжал соображать: чем отличаются эти бородатые, взлохмаченные ветром, очень однообразные люди от всех других множеств людей, которые он наблюдал? Он уже подумал, что это такая же толпа, как и всякая другая, и что народники - правы: без вождя, без героя она - тело неодухотворенное. Сегодня ее вождь - чиновник охранного отделения Сергей Зубатов.

"Классовое самосознание? Да - был ли мальчик-то?"

Вспомнил Самгин о Сусанине и Комиссарове, а вслед за ними о Халтурине. Но все эти мысли, быстро сменяя одна другую, скользили поверх глубокого и тревожного впечатления, не задевая его, да и говор в толпе зрителей мешал думать связно.

"Ничего своеобразного в этих людях - нет, просто я несколько отравлен марксизмом", - уговаривал себя Самгин, присматриваясь к тяжелому, нестройному ходу рабочих, глядя, как они, замедляя шаги у ворот, туго уплотняясь, вламываются в Кремль.

"Как слепые, - если кто-нибудь упадет под ноги им - растопчут, не заметив", - вдруг подумал он, и эта мысль была ему ближе всех других. Он сознавал, что в нем поднимается, как температура, некое сильное чувство, ростки которого и раньше, но - слабо, ощущались им. Растет оно, как нарыв, с эдакой дергающей болью, и размышления нимало не мешают его росту. Он совершенно определенно понимал, что не следует формулировать это чувство, не нужно одевать его в точные слова, а, наоборот, надо чем-то погасить его, забыть о нем.

У ворот кричали:

- Шапки! Эй, ребята, шапки снимай!

Команда эта напомнила Самгину наивно хвастливые стихи:

Шапки кто, злодей, не снимет

У святых в Кремле ворот.

Размахивая шапкой, из толпы рабочих оторвался маленький старичок в черном тулупчике нараспашку и радостно сказал:

- Сейчас одного заарестовали. Разговаривал, пес:

"Куда идете? Куда, кричит, идете, дураки, хамово. племя?" Так и садит, будто с ума соскочил, сукин сын!

- Без скандала мы не можем, - угрюмо заметил усатый человек с закопченным лицом.

- "Сволочи", говорит...

- Студент?

- Штатский.

- Пьяный?

- Кто знает? Не разберешь.

- А - молодой?

- Это - верно, молодой. Трясется весь, озлился, что ли... Куда, говорит?

- Сколько ж это тысяч? - озабоченно спросил очень толстый, но плохо одетый, стоя впереди Самгина; ему ответили:

- Тысяч десять.

- Бо-ольше!

С крыльца, через голову Клима, кто-то крикнул успокоительно и даже с удальством:

- Москва людей не боится!

И тотчас же отозвался угрюмый бас:

- Люди ей - зерно под жернов. А человек в тулупчике назойливо допрашивал двух рабочих, которые только что присоединились к публике:

- Вы что ж отстали от своих, а?

- Не твое дело, - сказал один, похожий на Вараксина, а другой, с лицом старого солдата, миролюбиво объяснил:

- Тесно, не пробьешься в ворота, ребра ломают.

- А - для чего затеяли это самое? Затеяли и - в сторону?

И сквозь все голоса из глубины зрителей ручейком пробивался один тревожный чей-то голосок:

- Я - не понимаю: к чему этот парад? Ей-богу, право, не знаю - зачем? Если б, например, войска с музыкой... и чтобы духовенство участвовало, хоругви, иконы и - вообще - всенародно, ну, тогда - пожалуйста! А так, знаете, что же получается? Раздробление как будто. Сегодня - фабричные, завтра - приказчики пойдут или, скажем, трубочисты, или еще кто, а - зачем, собственно? Ведь вот какой вопрос поднимается! Ведь не на Ходынское поле гулять пошли, вот что-с...

В бессвязном говоре зрителей и в этой тревожной воркотне Самгин улавливал клочья очень знакомых ему и даже близких мыслей, но они были так изуродованы, растрепаны, так легко заглушались шарканьем ног, что Клим подумал с негодованием:

"Какое мещанство. Нищенство".