В темном, гладком платье она казалась вдовою, недавно потерявшей мужа и еще подавленной горем. Черты ее лица правильны, и оно было бы, пожалуй, миловидно, не будь таким натянутым и неподвижным. Она – ниже среднего роста, но когда сидит, то кажется выше. Покатые плечи, невысокая грудь, красиво очерченные бедра, стройные ноги в черных чулках и очень узкие ступни. Ее насильственные улыбки, краткие ответы не возбуждали желания беседовать с нею. И затем было в ней что-то напомнившее Самгину Мишу Зуева, скорбного человечка, который, бывало, посещал субботы дяди Хрисанфа и рассказывал об арестах. Но все-таки было в ней что-то раздражавшее любопытство Клима.
– Расскажи, – что такое она? – попросил он Сомову.
– Хороший человек.
– А – подробнее?
– Очень хороший человек.
– Тебе нечего сказать?
Сомова, уезжая, была сердито настроена, она заклохтала, как раздраженная курица:
– Надоели мне твои расспросы! Ты расспрашиваешь всегда, точно репортер для некрологов.
Варвара осторожно посмеялась и осторожно заметила:
– По-моему – это человек несчастный по ремеслу. Вопросительный взгляд Самгина заставил ее объяснить:
– Мне кажется – есть люди, для которых... которые почувствовали себя чем-то только тогда, когда испытали несчастие, и с той поры держатся за него, как за свое отличие от других.
– Неплохо сказано, – одобрил Самгин и благосклонно улыбнулся; он уже находил, что Варвара, сойдясь с ним, быстро умнеет. Вот она перестала собирать портреты знаменитостей.
– Что это? Надоели герои? – спросил он.
– Их стало так много, – сказала Варвара. – Это – странно, мальчики отрицают героизм, а сами усиленно геройствуют. Их – бьют, а они восхваляют «Нагаечку».
«Да, она умнеет,» – еще раз подумал Самгин и приласкав ее. Сознание своего превосходства над людями иногда возвышалось у Клима до желания быть великодушным с ними. В такие минуты он стал говорить с Никоновой ласково, даже пытался вызвать ее на откровенность; хотя это желание разбудила в нем Варвара, она стала относиться к новой знакомой очень приветливо, но как бы испытующе. На вопрос Клима «почему?» – она ответила:
– Интересно! Есть в ней что-то темненькое, бережно хранимое только для себя. Искорки в глазах есть.
Да, искорки были, Самгин обнаружил их, заговорив с Никоновой о своих встречах с нею.
– А ведь мы давно знакомы, – сказал он. Никонова взглянула на него молча и вопросительно; белки глаз ее были сероватые, как будто чуть-чуть припудрены пеплом, и это несколько обесцвечивало голубой блеск зрачков.
– Не помните?
Он перечислил: первая встреча – на дачах, куда она приезжала сообщить Лютову об арестах «народоправцев».
– Ах, да, – сказала она, кивнув головою. – Я тогда была еще совсем девчонкой. Вскоре меня тоже арестовали.
Клим напомнил ей обед у Лютова в день приезда царя, ресторан, где она читала письмо.
– Я не заметила вас, – сказала она безразличным тоном, взяв книгу и перелистывая ее.
Самгин подумал, что это не очень вежливо с ее стороны.
– Вы несколько раз не замечали меня, это, вероятно, из конспиративных соображений?
Взглянув на него через книгу, она улыбнулась неохотно, как всегда.
– Но вы ведь узнали меня, когда я шел с жандармом, – помните?
В эту минуту он заметил, что глаза ее, потемнев, как будто вздрогнули, стали шире и в зрачках остро блеснули голубые огоньки.
– Позвольте, – воскликнула она, оживленно и похорошев, – это. было – где?
Клим назвал переулок и, усмехаясь, напомнил:
– Было часа четыре утра, и вас провожал мужчина...
– Нет! – сказала она, тоже улыбаясь, прикрыв нижнюю часть лица книгой так, что Самгин видел только глаза ее, очень блестевшие. Сидела она в такой напряженной позе, как будто уже решила встать.
– Ну, как же – нет? Я слышал...
– Что?
– Как он просил вас поторопиться... Никонова бросила книгу на диван и, вздохнув, пожала плечами.
– Не провожал, а открыл дверь, – поправила она. – Да, я это помню. Я ночевала у знакомых, и мне нужно было рано встать. Это – мои друзья, – сказала она, облизав губы. – К сожалению, они переехали в провинцию. Так это вас вели? Я не узнала... Вижу – ведут студента, это довольно обычный случай...
– А мне показалось – узнали, – настаивал Самгин.
– Нет, – равнодушно сказала она. – У меня плохая память на лица. И я была расстроена.
Глаза ее погасли, она снова взяла книгу и наклонила над нею скучное лицо свое. Самгин, барабаня пальцами, подумал:
«Варвара – права: в ней есть что-то...»