Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Однако никто не застрахован от того, что анты не смогут переправить стволы деревьев вниз по Гипанису, прямиком к Ольвии. Реку-то вы не осушите, – придирчиво оглядывая орудия, заметил Константин Германик.

Атаульф вздохнул:

– Ничего не поделаешь. Поэтому государь наш Германарих велел в свое время расширить крепостные стены да поставить на них грозные баллисты.

Римский офицер кивнул, с нежностью погладил холодный металл ближайшего «скорпиона».

– Я видел, как длинная стрела, выпущенная из подобного орудия, поразила сразу нескольких персидских катафрактариев, закованных в железо. А если на дальних подступах антскую пехоту встретит еще град камней из баллист… Тут вы – отобьетесь.

Атаульф, дождавшийся наконец похвалы от придирчивого ревизора, благодарно улыбнулся:

– Рад слышать это от ветерана.

С крепостной стены офицеры спустились уже в полном взаимопонимании и довольные друг другом.

Внизу, однако, Константин Германик остановился в некотором замешательстве. Вечерело. Ольвийское солнце тяжело падало за край Греческого моря. Ближайшая улица, где дома стояли на расстоянии вытянутой руки, была темна и грязна. Хотелось умыться, выпить вина, поесть. «Но куда дальше? Возвращаться во дворец, кажется, не полагается по протоколу. На корабль? Качка. Проклятая качка. Вот и ветер поднялся, точно качать будет сильно… А пожрать очень хочется. И – выпить».

Глава ХII Встреча на вилле

Внезапно из самой ближайшей темной и грязной улочки, напоминавшей больше подворотню, возникли фигуры в белых хитонах: грек с Цербером, рвущимся с поводка, и капитан корбиты египтянин Аммоний.

– Хозяин, прости нас, мы ожидали вас неподалеку, тут есть отличная корчма!

– А-а! – удовлетворенно молвил Константин Германик. – Надеюсь, после Цербера там что-то да осталось. Атаульф, ты – с нами?

Готский офицер с сожалением возразил:

– Нет, мне надобно к Наместнику, доложить о результатах нашей экспедиции.

Выждав, когда он, церемонно распрощавшись, удалился, египтянин Аммоний внезапно дерзко коснулся руки Константина Германика:

– Доблестный герой! Не подобает тебе заканчивать вечер в провинциальной таверне. Смею предложить тебе более славный исход нынешнего, наполненного забот дня.

Трибун Галльского легиона с недоумением воззрился на многоречивого египтянина.

– Чего хочешь? Что предлагаешь? Скажи проще.

Тут вперед выступил Эллий Аттик:

– Господин, неподалеку я обнаружил виллу. Вполне по твоему вкусу. С бассейном, с хорошей едой. Как в Византии, но, возможно, и лучше. Наш друг, многоопытный Аммоний, тут же осмелился арендовать ее для тебя на ночь, пока не утихнет качка на море. Поверь мне, тебя, словно Одиссея, как и в его ветреных и не всегда целомудренных путешествиях, ждут приятные неожиданности.

– Неожиданности?

Германик не успел расспросить, какие именно. Громадный молосский дог рявкнул. Сорвавшись с поводка грека, Цербер встал на задние лапы и, виляя хвостом, облизал лицо хозяина, при этом сильно толкнув его. Константин Германик пошатнулся, словно от удара вражеского умбона, медной шишки на щите, по нагруднику.

– Ну и атака! – сказал потрясенный трибун. – Хорошо вы его накормили! Вперед, на виллу!

В темноте, которая быстро накрывала провинциально-неприветливую Ольвию (вдобавок отсыревшую от надоедливого дождя!), вилла для ночлега представилась римскому офицеру чем-то вроде покоев в царстве волшебницы Цирцеи, куда коварная соблазнительница заманила Одиссея. Низкий столик в большом полуоткрытом атриуме, за колоннами которого угадывался спуск к морю, мягко освещался дюжиной факелов и был уставлен блюдами с яствами. По запаху трибун сразу учуял свиное мясо, щедро заправленное молодым чесноком. На большой сковородке шипели в красноватой подливке большие белые куски морской рыбы, вызвавшие у Константина Германика ассоциации с телом безотказной женщины.

А вот чудище-сом напомнил ему осадной таран. Весьма кстати рыбину-таран окружили, обсели, даже залезли наверх крабы, в своих багровых панцирях похожие на тяжеловооруженных латников, готовых к приступу.

Целиком зажаренные петухи со склоненными гребнями, разумеется, были повержены гордыми персами. Моллюски, вульгарные креветки и прочая мелюзга, доверху заполнившая глиняные тарелки, напомнила свалку из щитов, панцирей, поножей, которые громоздились после каждой хорошей драки, снятые с тел побежденных.

Исчерпав на этом все свои способности к плотско-военным метафорам, трибун Галльского легиона с нетерпением устремился к столу. На ходу омыв руки в специальном сосуде, поданном услужливым египтянином-навклиром, Константин Германик подозвал к себе Аммония:

– Где мое вино? Чего ты ждешь?!

– Уважаемый и грозный муж, чей лик достоин Арея! – Лицедей-грек скорбно опустил голову, подняв соединенные руки в жесте прощения, возможно, прощания. – Нет вина.

– Что?! – Трибун решил, что ослышался. – А где же оно?