Жизнь Константина

Размышляя над божественными истинами, он проводил целые ночи без сна, в часы досуга сочинял и непрестанно писал схолии, обращаясь к народу, считал своей обязанностью управлять подданными воспитывая их, и все свое царство вести к разумности. Для этого, он созывал собрания, и несмет-ные толпы спешили слушать философствующего государя. А когда, в продолжение речи, ему представлялся случай богословствовать, он вставал и, с поникшим лицом, тихим голосом, весьма благоговейно посвящал предстоящих в тайны божественного учения. Если потом слушатели оглашали его одобрительными криками, то он давал им знак возводить очи на небо и своим удивлением, своими благоговейными похвалами чествовать одного Всецаря. Разделяя речи свои на части^[361], он то обличал заблуждение многобожия, представляя, что суеверия язычников есть обман и прикрывание безбожия, то говорил о единовластвующем Божестве, и вслед за тем рассуждал о всеобщем и частном промысле, потом переходил к спасительному домостроительству и объяснял, что надлежащий способ его совершения был необходим^[362], простираясь далее, касался учения о божественном судье, и по этому поводу делал своим слушателям сильные упреки, посрамляя хищников и любостяжателей, предавшихся ненасыщаемому корыстолюбию. Поражая и как бы бичуя словом некоторых окружавших себя ближних, он заставлял их потуплять взоры и терзаться совестью, ибо в ясных выражениях объявлял им, что они дадут Богу отчет во вверенном себе служении, что Бог всяческих предоставил царство земное ему, а он, подражая Всеблагому, возложил управление частными областями на них, и что все они некогда представят великому Царю отчет в делах своих. Об этом-то постоянно свидетельствовал он, об этом напоминал им, этому учил их. Но так мыслил и наставлял одушевляемый искренней верой сам василевс, а они для добрых наставлений были тупы и глухи, — языком и одобрительными криками восхваляли их, делами же, по своей ненасытности, уничижали хвалимое.

ГЛАВА 30. О том, что одному любостяжательному человеку, с намерением пристыдить его, он показал меру гроба

Так некогда, взяв за руку одного из комитов, василевс сказал ему: до каких еще пределов будем мы простирать свою алчность? Потом копьем, которое случайно держал в руке, очертив на земле пространство в рост человеческого тела, промолвил: если ты приобретешь все богатства мира и овладеешь всеми стихиями земли, — и тогда не унесешь с собой ничего более этого описанного участка, да и то, когда получишь его. Однако же говоря и поступая таким образом, блаженный василевс не мог удержать никого, хотя события ощутимо доказывали, что царские предсказания походили более на божественные приговоры, чем на простые речи.

ГЛАВА 31. О том, что его порицали за излишнее человеколюбие

По чрезвычайному человеколюбию василевса и потому, что правители отдельных областей нигде и никого не преследовали за преступления, — в государстве не было страха смерти, который удерживал бы злых людей от беззаконных поступков. Это подавало повод к немалому порицанию всего правления Константина. Справедливо ли такое порицание, или нет, — пусть судит, кто хочет, мое дело писать истину.

ГЛАВА 32. О сочинении Константина, которое написал он к собранию святых

Василевс писал свои сочинения на римском языке а на наш язык перелагали их назначенные к тому переводчики. Из этих, переведенных речей, для образца, я помещу в конце настоящего сочинения ту, которую написал он к собранию святых и посвятил Церкви Божьей. Пусть никто не думает, что мое свидетельство о его сочинениях преувеличено.

ГЛАВА 33. О том, что речь Евсевия о гробах Спасителя слушал он стоя

Нельзя изгладить из памяти и того, что дивный василевс сделал при нас самих. Ободряемый его любовью к божественному, однажды я просил позволения предложить в его присутствии слово о гробе Спасителя, — и он внимал моему слову со всей охотой. В кругу многочисленного собрания, во внутренних покоях дворца, он слушал его вместе с прочими, стоя. Мы предложили ему сесть на приготовленном для него троне василевсов, но он не согласился и, с напряженным вниманием разбирая, что было говорено, подтверждал истину догматов веры собственным свидетельством. Так как времени прошло уже много, а речь еще длилась, то я хотел было остановиться, но он не позволил и заставил продолжать до конца, когда же просили его сесть, снова отказался, прибавив на этот раз, что слушать учение о Боге с небрежением было бы неприлично, и что стоять для него полезно и удобно. По окончании речи, я возвратился домой и принялся за обыкновенные свои занятия.

ГЛАВА 34. О том, что писал он Евсевию о Пасхе и божественных книгах