Жизнь Кости Жмуркина

— Разве это ахинея, товарищ генерал? Я перестроился, а вы говорите — ахинея. — И тут Костю понесло. — Ведь я хоть что-то сделал! А другие? Плакат повесили «Идеи перестройки — одобряем». Так ведь на нем раньше было написано «Решения XXV съезда КПСС — одобряем». Если присмотреться, замазанный текст очень хорошо читается. Вот и все. Напиши завтра «Деятельность опричнины — одобряем», и тоже ничего не изменится. Только, может быть, мотопатрулям прикажут собачьи головы и метла к седлам привязать. Кто чем занимался, тот тем и занимается. Кто воровал, тот и ворует. Кто пил — продолжает, хоть и в общество трезвости вступил. Кто избивал задержанных, бьет по-прежнему. И так еще долго будет. Пока таким, как вы, товарищ генерал, перестройка доверена, никакой перестройки не будет. Это то же самое, что хорьку цыплят высиживать. Дров наломаете, это точно. Но лучше не станет. Попомните мои слова.

На Костю зашикали, но Быкодеров царственным жестом вновь навел тишину.

— Пусть говорит. Гласность, может, тем и хороша, что способствует выявлению скрытых врагов. Мы, значит, все подлецы, а ты, Жмуркин, хороший?

— В том-то и дело, что я, наверное, хуже всех. Если кто-то на человека топором замахнулся, он или палач, или разбойник. А кто тогда я, коль вижу это, но глаза закрываю? Да я в сто раз горше его. Дай вам сейчас приказ с верхов, вы сколько угодно людей в землю загоните. И сделаете это с превеликим удовольствием. А я по долгу службы буду на мертвецов бирочки цеплять. Душой надорвусь, а противиться не посмею.

— Ты эту достоевщину брось. — Генерал передернул плечами и в очередной раз лязгнул челюстями. — Умник нашелся. По существу говори.

— По существу… да… сбился… Простите. Значит, по существу. Когда-то очень давно в этих краях уже жили люди. Бродячие охотники на мамонтов. И очень неплохо по тем временам жили. Брали у мамонта и мясо, и жир, и шкуру, и кость. Всего хватало. Живи и радуйся хоть еще миллион лет. Да только наступил такой момент, когда они последнего мамонта съели. И пришел этим людям конец. Из тысячи, может быть, только один выжил. Да и тот — гол как сокол. Пришлось ему и его детям учиться землю пахать, коз доить, шерсть прясть. И через тысячи лет жизнь куда как краше стала. Телевизор смотрим. На машинах ездим. Все благодаря тому, что та культура погибла, очистив дорогу к новой жизни. Нам суждено повторить судьбу этих самых несчастных охотников. И никакая перестройка тут ничего не изменит. Это только начало конца. Вы надеетесь, что скоро станет лучше? Нет, будет все хуже и хуже, пусть даже иногда покажется, что стало лучше. Возродиться нашей стране можно только через крах и гибель. Охотник на мамонтов никогда не станет ткачом или пастухом. Никто из нас не дождется лучшей доли. Впереди только мрак. Свет увидят совсем другие поколения. Если увидят…

— Так… — зловеще сказал Быкодеров. — Значит, ты агитируешь против перестройки?

— Да нет, пожалуйста, перестраивайтесь, — устало сказал Костя. — Если в узком плане говорить, без исторической перспективы. Только ведь эта ваша перестройка в первую очередь требует перемены отношения к человеку. Если вы его, товарищ генерал, всю жизнь сапогами топтали, неужели теперь станете в каждую отдельную душу вникать. Пустое это все…

Костя сел. В его ушах звенело так, что он даже не расслышал ответных слов Быкодерова.

— Даю справку. О вникании, так сказать, в каждую отдельную душу. Жмуркина давным-давно из органов гнать пора. А мы его держим. Учитывая семейные обстоятельства, стаж работы и состояние здоровья. От трудящихся хлеб для него, пустобреха, отрываем. А он на наше добро вот чем отвечает. Клеветой. Пропагандой чуждых идей… Но, к счастью, не все у нас такие. Вот ты скажи, Сидоров, что же нам нужно сделать для перестройки?

В десятом ряду вскочил майор Сидоров из отдела боевой подготовки и как по писаному отбарабанил:

— Каждому на своем месте нужно работать больше и лучше!

— Вот! — палец генерала указал в потолок. — Вот! Вот она, истина! Значит, большинство все же понимает, к чему нас призывают партия и правительство! Всем присутствующим составить рапорта о завершении личной перестройки и к пятнадцати часам сдать старшим служб. На этом, товарищи, закончим.

Аудитория дружно зааплодировала и, торопясь в столовую, повалила к выходу.

— Нет! — внезапно фальцетом выкрикнул Костя. — Нет! Я не закончил… Попрошу…

Сиденья кресел перестали хлопать. Народ, любопытствуя, приостанавливался. Намечался скандальчик. Перед обедом неплохо было бы и развлечься.

— Я совсем не то хотел сказать! Вы не поняли. Я в правую тумбу наиболее важные бумаги сложил. Теперь их доставать удобнее будет! Я же не левша! Поймите, товарищи! Идеи перестройки — одобряем!

Но те, к кому он главным образом обращался, уже покинули зал. Они тоже спешили на обед, правда, совсем в другую, не общую столовую, где подавали совсем другие блюда и по совсем другим ценам, а на выходе каждый желающий мог прихватить с собой увесистый пакет деликатесов. Здесь о перестройке никто даже не заикался.