Жизнь, которая не стала моей

Перекусив пирожками в «Веселке», украинском ресторане на 2-й авеню, где мы с Патриком когда-то любили позавтракать поздним утром в воскресенье, мы посадили Джоан в такси до вокзала, а сами пошли домой пешком: день был до странности прохладный для летней поры, со вчерашнего дня температура упала градусов на пятнадцать. Пока мы брели по 2-й авеню, я припомнила, что в прогнозе погоды похолодание не предусматривалось, то есть и в этом сны расходятся с реальностью. Я вздохнула и одной рукой взяла за руку Ханну, другой Патрика. Буду наслаждаться каждым мгновением этой фантазии, пока она не рассеялась.

Пока мы гуляли, я убедилась: Ханна – вполне счастливая, расположенная к миру девочка. На смеси устной речи и языка жестов она всю дорогу без умолку болтала о своих друзьях, о One Direction, о своем «самом страстном желании» (так и сказала) – получить новый айфон. Я видела, как Патрик, скрывая улыбку, выслушивает ее восторженный монолог о преимуществах этого гаджета, и, когда мы с ним обменялись понимающими взглядами, я вновь почувствовала глубокое сожаление: конечно, если бы я в самом деле жила этой, предназначенной мне жизнью, я бы этот идеальный вечер принимала как должное. Как то, что мне причитается. Но поскольку эта жизнь не состоялась, каждое ее мгновение ощущалось как чудо.

Я отвела взгляд, притворяясь, будто рассматриваю афишу, скрывая слезы и от мужа, и от дочери.

Вернувшись домой, я вновь удивилась, как надолго мне удалось задержаться в этой реальности. Может быть, мне будет дарована и ночь здесь, и я снова проснусь утром рядом с Патриком? Кажется, я откуда-то уже знала, что этого не будет, но все-таки тешила себя надеждой.

– Уложишь Ханну? – ласково улыбнулся мне Патрик, когда девочка вышла из ванной, окутанная облаком пара, и прошлепала к себе в комнату. – Я пока вымою посуду.

– Конечно. – Сердце затрепетало от мысли, что я проведу несколько минут наедине с Ханной, скажу ей, как я ее люблю, пожелаю сладких снов.

Я быстро прошла по коридору, постучала в ее дверь, осторожно заглянула в щелку, чтобы не застать девочку врасплох. Она успела надеть длинную розовую ночную рубашку.

– Ханна! – позвала я, и она обернулась.

– Да, мама! – улыбнулась она мне, а потом добавила на языке жестов: «Зубы почистить забыла», – и выскочила за дверь.

Я стояла в ее комнате, медленно вдыхая и выдыхая, ожидая ее возвращения. Все стены, заметила я, обклеены постерами One Direction, вон постер первой серии «Голодных игр», а над кроватью сикось-накось были прикноплены фотографии Ханны с подругами. Там же висел листок из блокнота с надписью Лучшие качества Ханны, исписанный розовыми и лиловыми чернилами. Подпись: Мэгги. В этом списке обнаружилось: «У Ханны всегда есть время для друзей» и «Ханна так смешно всхрапывает, когда хохочет». С грустной улыбкой смотрела я на этот перечень, составленный любящей подружкой. Как все-таки несправедливо, что у меня не было шанса составить подобный список – самой.

Но вдруг оказалось, что этот список у меня уже есть. Все, написанное девчачьим почерком Мэгги, старательно выводившей сердечки над i вместо точек, я и сама каким-то образом знала и любила в Ханне. И все ж я не имела возможности сама сделать эти открытия, мне достались лишь готовые воспоминания, не мои. С такой утратой трудно смириться.

Стряхнув печаль, я стала внимательнее разглядывать стены. На них висели и карандашные рисунки. С улыбкой я отметила под каждым подпись Ханны. Отличные наброски, чего тут только не было: лица людей, животные, морские пейзажи, улочки. Я наклонилась поближе, чтобы разглядеть рисунок справа от кровати: на нем безошибочно можно было узнать Патрика и меня, мы держали с обеих сторон за руки маленькую Ханну – лет девяти или десяти, – и она так и светилась от счастья. Над ее головой, привязанный ниточкой к запястью, парил шарик с Микки-Маусом, за спиной у нас вздымался замок Золушки, тянулась Главная улица Диснейленда. Я подождала, пока нахлынет поток воспоминаний, и увидела, как мы шли к замку, ели Микки-Маусово мороженое в шоколаде. Вспомнила, как Ханна стояла на палубе пиратского корабля и таращила глаза на простиравшиеся под нами декорации Лондона – это был аттракцион, посвященный Питеру Пэну. Воспоминания были совершенно отчетливыми, но я не знала, откуда они взялись.

Ханна влетела в спальню – волосы еще влажные, личико все еще розовое после душа. Обернувшись к ней, я медленно, тщательно проговорила на языке жестов: «Замечательные рисунки». И вслух, все еще не оправившись от изумления:

– Какая ты талантливая, Ханна!

Она смешно округлила глаза.

«Опять ведешь себя странно, – ответила знаками. – Как будто в первый раз их видишь».

Но я видела, как она прячет улыбку. Ей было важно услышать это от меня.

«А это?» – показала я жестами, изобразив на лице вопрос, и указала на портрет нашей семьи в Диснейленде.

Лицо Ханны посветлело.

«Мое любимое», – знаками ответила она. Потом вслух:

– Лучший день моей жизни. Вы с папой впервые свозили меня в Диснейленд.