Жизнь, которая не стала моей

– Минута в минуту, – сказал он. – Заходите.

Эндрю представил мне мужчину: Родни Грегор, глава временной приемной семьи Элли. Мы пожали друг другу руки, и Родни пояснил, что вместе с женой Сальмой предоставляет приют детям из Святой Анны, которым, предположительно, предстоит воссоединиться с биологическими родителями.

– Обычно мы ищем для детей приемную семью, которая могла бы стать постоянной, – пояснил Эндрю. – Родни и Сальма берут детей только на ограниченный срок, и очень нас этим выручают. Они любят детей и заботятся о них, но обе стороны изначально понимают, что устройство временное. Приемные дети не рассчитывают на усыновление и не страдают от обманутых надежд.

– Мы просто стараемся хорошо устроить детишек на то время, что они пробудут у нас, – пояснил Родни, провожая нас в кухню. – Сальма отлучилась, с ней вы сможете познакомиться в следующий раз. Вы готовы к встрече с Элли, Кейт? Я провожу вас к ней в комнату.

– Готова.

Родни чуть помедлил, взвешивая мой ответ. Потом кивнул и вышел в узкий коридор.

– Пойдем! – пригласил он, оглянувшись через плечо.

Дверь в комнату в конце коридора была распахнута, но Родни все равно легонько постучал и подозвал меня. Дыхание перехватило, когда я оказалась в затемненной комнате, похожей на комнату Ханны: на стенах постеры, в том числе тот же постер One Direction, и если Ханна вешала на стену свои рисунки, то Элли – записки от руки. Я придвинулась вплотную и прочла листок, висевший ближе к двери.

Здесь жалок свет

Надежды нет
Но я вхожу.
Оставь свой след
Так говорят
Оставь свой след.

– Она пишет стихи, – пояснил Родни, проследив за моим взглядом. – Я в этом мало разбираюсь, но некоторые, на мой вкус, очень неплохи.

– Это печальное, – пробормотала я.

– Я вас слышу, не забывайте, – донесся голос из темного угла в глубине комнаты, и я чуть не подскочила от испуга. Шторы были задернуты, а свет девочка не включала, так что я и не заметила ее в комнате. Даже сейчас, когда она заговорила и повернулась к нам, а мои глаза немного привыкли к темноте, я различала только смутный силуэт.

– Кейт, это Элли, – представил ее Эндрю. – Элли, это Кейт Уэйтмен, музыкальный терапевт. Я тебе говорил.

– Привет, Элли, – сказала я.

Девочка встала и шагнула вперед, в блеклый круг света, падавшего из коридора.

С минуту мы разглядывали друг друга. Элли была красивая девочка, с большими темными глазами, темными прямыми волосами чуть ниже плеч и мелкими и тонкими, точно птичьими, чертами лица.

– Музыкальный терапевт? – Она не только глотала окончания, как Ханна в моих снах: интонация тоже была нарушена – ровная, ни подъема, ни спадов. Интересно, давно ли ей поставили импланты? – Вы?

– Да, – подтвердила я. – Рада с тобой познакомиться.

Ее глаза сузились, она резко фыркнула:

– Вранье! – отвернулась и скрылась в своем темном углу. Зрение уже настолько адаптировалось к сумраку, что я различала ее там: руки скрещены на груди, спина напряженно выпрямлена, лицом к стене.

Я оглянулась на Эндрю, тот лишь головой покачал.

– Элли, – заговорил Эндрю, и она гневно обернулась, глаза полыхали огнем. И принялась что-то объяснять на пальцах, очень быстро, я не успевала разобрать. Эндрю ответил также на языке жестов; девочка сердито запыхтела, закатила нетерпеливо глаза.

– Что она сказала? – спросила я, заслужив очередной презрительный смешок.

– Сказала, что в психиатре не нуждается, – пояснил он. – Я пытался ее убедить, что вы не психиатр, что вы будете работать над речью. Похоже, она не верит.

Я повернулась к девочке.

– Элли, – сказала я, – мы будем заниматься музыкой. Играть.

– Я не стану рассусоливать про свои чувства, – рыкнула она.

Я пожала плечами:

– Мне этого и не надо.

Эндрю вроде бы собрался что-то добавить, но я не стала дожидаться, что он скажет и как Элли на это отреагирует. Я подошла к синтезатору, пристроенному в дальнем левом углу комнаты на шаткой подставке. Включила, присела на маленький стул перед ним – тот протестующе скрипнул – и опустила пальцы на клавиши.

Я не думала заранее, что буду играть, но пальцы сами собой заиграли How to Save a Life группы The Fray. Не успела я и первую строку сыграть, как получила реакцию.

– Эй! – воскликнула Элли и шагнула к синтезатору, все так же свирепо глядя на меня. – Он мой!

Я посмотрела на нее и продолжала играть, не сбиваясь с ритма.

«Он мой, – повторила она на языке жестов, с перекошенным лицом. – Мой!» И снова повторила вслух:

– Мой!

– Так садись играть сама, – ответила я, не останавливаясь. Уже пошел рефрен, а она все таращилась на меня приоткрыв рот.

– Как это? – переспросила она наконец. Я перестала играть и посмотрела на нее.

– Раз синтезатор твой, так садись играть, – сказала я. – Или на нем буду играть я. Потому что музыкальные инструменты для того и предназначены.

– Но я же говорю: он мой, – сказала она уже не так уверенно, скорее растерянно.

Я пожала плечами:

– Инструмент не твой, если ты на нем не играешь. Правило музыкантов!