Жизнь Ленина

5 марта 1920 года Горький написал из Петрограда письмо Ленину с просьбой оставить 1800 академических пайков для ученых бывшей столицы. «Еще прошу Вас: позвоните Феликсу Дзержинскому и скажите ему, чтоб он скорее выпустил химика Сапожникова». Сапожников, объяснил Горький, нашел дешевое и очень необходимое антисептическое средство. «И еще: Манухину необходимо дать возможность работать по изысканию сыворотки против сыпняка, а здесь — ничего не добьешься… Телеграфировал Семашко — не отвечает. Извините, что надоедаю Вам, но это дела крайне важные, — Вы сами понимаете!» Ленин ответил 19 марта. Пайки ученым оставили. «Сапожников освобожден 9 марта». Манухину предписывалось сделать подробный доклад наркомздраву Семашко^{745}.

Но что происходило с тысячами Сапожниковых, не пользовавшихся покровительством Горького? Сколько отчаянных просьб, обращенных к Ленину, осталось на столе секретарей, естественно стремившихся избавить его от лишних хлопот. Советская система не давала защиты от самовластия чиновников. Диктатура, осуществлявшаяся через растущий бюрократический аппарат, не могла, не ослабив своей хватки, позволить в таких случаях обращение в суд, в местные законодательные органы и т. п. Подавление свободы печати и свободы собраний отняло у пострадавших последнюю возможность жаловаться. Оставалось либо терпеть, либо идти к бюрократу собственной персоной и, после многочасового ожидания в очереди таких же страдальцев, попытаться разжалобить его сердце. Обычно бюрократ бывал слишком труслив, утомлен или равнодушен, чтобы предпринять что-либо. Только мельчайший процент просителей, в надежде, что их репутация прорвет окружающий Ленина и других вождей секретарский барьер, имел возможность обращаться к влиятельным людям. (Но даже Горький не сумел добиться ответа от Семашко!) Диктатура — это государство без закона и поэтому без порядка в смысле упорядоченности. Каприз диктатора служит законом. Государство — это сам диктатор, или диктатор и его ближайшие соратники. Поскольку закона нет, нет и узаконенной процедуры, и низшие служащие не могут чувствовать себя в безопасности и предпочитают не предпринимать самостоятельно ничего, или делать как можно меньше, потому что все, что они делают, несет с собою риск. Волокита входит в привычку, все решения и ответственность за них передаются снизу вверх, а нижестоящие погружаются в бездеятельную рутину. Когда мелкий служащий выходит поутру из дому, он оставляет дома все человеческие чувства. На службе он отказывается от инициативы, теряет волю и становится бездушным автоматическим орудием, иногда — орудием жестокости диктатора, но и в этом случае чувства вины он почти не испытывает, потому что он может сказать себе: «Я только передал дальше документ, попавший на мой стол». Диктаторы делают все сами — они вынуждены так поступать.

14 июня 1920 года, узнав от трех товарищей, что по распоряжению заведующего санаторием в Горках тов. Вевера срублена в парке санатория 14 июня 1920 года «совершенно здоровая ель», Ленин письменно постановил: подвергнуть Вевера аресту на 1 месяц, «причем если будет обнаружено, что т. Вевер взысканиям раньше не подвергался, то по истечении недели ареста освободить его условно с предупреждением, что в случае нового допущения неправильной рубки парка, аллей, леса или иной порчи советского имущества, он будет не только подвергнут, сверх нового наказания, аресту на 3 недели, но и удален с занимаемой должности… следующее подобное нарушение повлечет наказание всех рабочих и служащих, а не только заведующего»^{746}

Вивера не выслушали. Ленин сам был и прокурором, и присяжными, и судьей. Назначил он сам себя. Приговор был вынесен в тот же день, когда было совершено преступление.

Из записок Ленина в секретариат ЦК РКП(б) «29 июня 1920. Заставьте Государственное издательстно быстро издать (с сокращениями) книгу Кейнса «Экономические последствия мира»^{747}.