Жизнь Ленро Авельца

Я советовал Уэллсу не особо прессовать движение – предоставленное самому себе, оно бы скоро зачахло, а вот репрессии подлили бы масла в огонь. Кроме того, я вместе с Уэллсом изучал сведения, полученные от захваченных в плен сподвижников Джонса, – все они подтверждали, Джонс безумен и хотел войны с самого начала. Это несколько облегчило линию самозащиты Мирхоффа перед Генассамблеей и Наблюдательным советом.

Тяжёлым оставался вопрос об использовании ядерного оружия Джонсом – все понимали, даже Мирхофф понимал, насколько близко мы подошли к катастрофе и были спасены отнюдь не мудростью руководства, а случайностью.

Опасность сохранялась вплоть до самого конца войны – когда Редди убедился, что секретные бункеры Джонса взорваны, шахты замурованы, субмарины потоплены, а центр города перетёрт в каменную пыль, и отдал приказ о завершении операции. «Солнечный удар» окончился в хмурый день, когда на руинах Шанхая от имени правительства Джонса капитуляцию подписал какой-то худой и до смерти перепуганный майор, взятый в плен в районе Шаосина.

Воистину, история повторяется фарсом: если сравнить, как сегодня модно, Джонса с Гитлером, то этого майора придётся сравнить с Кейтелем или Йодлем – но сравнение, я полагаю, странное. Третий рейх вёл тотальную войну пять лет – Шанхай Джонса был сметён за пару дней. И сравнение с Мао, популярное ныне, мне тоже кажется неточным – Джонс, как и Мао, был психически болен, но не был дегенератом и дураком, как Мао, тоже не был. За те четыре года, что Джонс был у власти, никто и на мгновение не мог вообразить такой конец.

Пока мы сидели на Окинаве в ожидании капитуляции, я часто беседовал на эту тему с Уэллсом; меня несколько удивлял тон, с которым Уэллс отзывался о Джонсе. Не поймите превратно: Уэллс не восхищался Джонсом, но нечто вроде понимания порой проскальзывало в его словах – особенно когда Уэллс сравнивал его с Организацией и Мирхоффом. В их отношении Уэллс стал на удивление резок – вещи, о которых мы всегда знали, но в силу профессиональной этики умалчивали, Уэллс теперь повторял ежедневно. И о том, как Организация закрывала глаза на незаконный бизнес «Сан Энерджи»; и о том, кем и за какие деньги была куплена вся верхушка – от Керро Торре до генсека; и о том, как четыре года назад господин Торре продал Шанхай Джонсу за преференции известным ТНК.

И о том, конечно же, что Мирхофф просто испугался, когда Джонс пригрозил открыть, в каких отношениях Организация состояла с «Сан Энерджи» и какую роль играла в её бесчеловечных экспериментах в Китае. Эти эксперименты можно было классифицировать как геноцид, о чём напрямую и заявил Джонс.

Буквально накануне подписания капитуляции, ожидая вестей, мы ужинали с Уэллсом в Нахе, и он вспомнил «Синюю птицу».

Я говорил что-то про США – обсуждал инаугурацию Бальдира Санита, в которой он обещал дать смертельный бой наркоторговле; Уэллс вдруг отвлёкся от ужина (у него-то проблем с поглощением армейской еды не возникало) и посмотрел на меня.

– Я с ним согласен, – сказал он, – эту мерзость надо давить везде. Такие конгломераты, как «Синяя птица», представляют угрозу для мира куда большую, чем какой угодно Джонс или Исламское Государство.

– Тогда, – ответил я, – угрозу для мира представляет существующее всемирное законодательство. Ведь «Синяя птица» действовала на легальных основаниях.

– Верно, – сказал Уэллс. – Это преступные законы. Да, Ленро, в финансовых махинациях, подкупах и криминале замешаны все более-менее значительные ТНК… Но они хотя бы производят нечто полезное. В отличие от «Синей птицы» и её электронаркотиков.

– Электронаркотики, – ухмыльнулся тогда я, – разрешены законом. Бороться в таком случае нужно не с «Птицей», а с Организацией.

– Верно, – повторил Уэллс и продолжил поедать нечто питательное, но совершенно непереносимое на вкус.

– Вы так и поступили? – спустя пару минут спросил я. – Вы не согласовали это с Мирхоффом.

– Нет, не согласовал, – подтвердил Уэллс. – Я разочарован в Мирхоффе. Он безвольный и трусливый человек. Теперь мы окончательно в этом убедились.

– Он не собирается подать в отставку? – Такие слухи ходили, но я не знал источника, и выяснить это можно было лишь из штаб-квартиры, а никак не с Окинавы.

– Я считаю, он должен так поступить.

– У него была санкция Совбеза, да и в любом случае ему остались в должности считаные месяцы…

– Он должен подать в отставку, – повторил Уэллс. – Но не уверен, сделает ли он это по своей воле.

Я пропустил мимо ушей его последнюю фразу.

Тем же вечером пришло известие, что капитуляция подписана, и мировые столицы объявили о снятии режима чрезвычайного положения. Оно продолжало действовать только в одном месте – в штаб-квартире Организации, а значит, ни генсек, ни любой из высокопоставленных чиновников не мог её покинуть. Это было личное распоряжение генерала Уэллса, ОКО которого уже давно – после покушения рахибов на мою жизнь – обеспечивал безопасность штаб-квартиры. Услышав о капитуляции Шанхая, Уэллс приказал подготовить самолёт и пригласил меня полететь в Нью-Йорк вместе с ним.