Жизнь мальчишки

Вот о чем я просил Господа. Я молился всем сердцем, желал этого всеми силами души и разума. Я чувствовал, как молитва исходит из каждой поры моего тела; я молился так, будто каждый волос на моей голове был посылающей радиосигналы антенной и каждый из них трещал от разрядов, и мой крик силой в несколько мегамиллионов ватт разносился по всему беспредельному космосу, достигая далеких ушей Всезнающего и Всемогущего.

Только ответь мне.

Умоляю.

Не помню, сколько я простоял так на коленях, молясь и проливая слезы. Может быть, десять минут, а может, и дольше. Я знал, что, когда встану, должен буду выйти туда, где меня ждали доктор Лезандер и отец, и сказать им…

И тут я услышал хрип, ужасный звук, с которым воздух ворвался в разорванные, полные крови легкие.

Подняв голову, я посмотрел на Бунтаря и увидел, что пес собирает все силы, чтобы подняться. У меня на затылке зашевелились волосы, по спине пробежал холодок. Бунтарь приподнялся на передних лапах, его голова моталась из стороны в сторону. Он завыл, и этот долгий ужасный вой пронзил меня, словно кинжал. Он повернул морду назад, будто собирался схватить себя за хвост, его единственный живой глаз блестел, а на морде с оскаленными зубами застыла улыбка смерти.

– Помогите! – заорал я. – Папа! Доктор Лезандер! Помогите, скорее!

Спина Бунтаря внезапно сильно изогнулась. Мне пришло в голову, что его истерзанный позвоночник не выдержит подобной нагрузки и сломается. Послышался странный шелест, похожий на шуршание семян в сосуде из высушенной и выдолбленной тыквы. После этого тело Бунтаря забилось в конвульсиях, он упал на бок и больше не двигался.

В комнату вбежал доктор Лезандер, следом за ним – отец.

– Отойди от него, – приказал доктор и положил руку на грудь собаки.

Потом он достал стетоскоп и послушал сердце Бунтаря. Приподнял веко здорового глаза собаки: тот закатился наверх, так что оставался виден только белок.

– Держись, приятель, – шепнул отец и взял меня за плечи обеими руками. – Нужно держаться.

– Ну что ж, – проговорил наконец доктор Лезандер, – думаю, что подписывать ничего уже не придется.

– Нет! – выкрикнул я. – Нет! Папа, нет!

– Пойдем домой, Кори.

– Но, папа, я жемолился! Я просил, чтобы он не умирал. Бунтарь не мог просто так взять и умереть.

– Кори. – Голос доктора Лезандера был тих, но тверд.

Я взглянул на него сквозь пелену горячих слез.

– Бунтарь…

Кто-то чихнул.

Мы все вздрогнули – звук оказался настолько неожиданным и громким, словно в гулком, выложенном кафелем помещении прозвучал взрыв. Потом кто-то тяжело и хрипло вздохнул.

Бунтарь привстал, из его ноздрей сочилась кровь и пена. Здоровый глаз метался по сторонам, он тряс своей ужасной головой, будто хотел стряхнуть с себя долгий тяжкий сон.

– Мне казалось, он… – начал было отец.

– Но онумер! – Доктор Лезандер был совершенно потрясен, его глаза расширились от удивления. –Майн… Господи боже мой! Эта собака была мертва!

– Бунтарь жив! – крикнул я. Шмыгнув носом, я широко улыбнулся. – Он жив! Я же говорил вам!

– Это невозможно! – потрясенно выкрикнул доктор Лезандер. – У него же перестало биться сердце! Он умер.

Бунтарь попытался встать на лапы, но у него не хватило сил. Потом сильно рыгнул. Я подошел к своему псу и дотронулся до теплого изгиба его спины. У Бунтаря началась икота; он припал головой к столу и принялся лизать холодную сталь.

– Он не умрет, – уверенно сказал я, перестав плакать. – Я молился, и смерть ушла от него.

– Я не могу… я не в силах… – начал было доктор Лезандер, но больше ничего не смог выговорить.

Дело № 3432 так и осталось неподписанным.

Бунтарь спал и просыпался, вновь засыпал и опять просыпался. Доктор Лезандер время от времени проверял его пульс и измерял температуру, записывая показания в журнал. Спустившись из кухни, миссис Лезандер спросила нас с отцом, не хотим ли мы чая с яблочным пирогом, и мы поднялись вслед за ней наверх, в кухню. Во мне укрепилась уверенность, что, пока меня не будет рядом, мой пес не умрет. Мы с отцом выпили по чашке чая с пирогом. Потом отец позвонил маме и сказал, что, похоже, Бунтарь выживет, а мы скоро вернемся домой.

Между делом я забрел в каморку рядом с кухней, где на крючках, вбитых в потолок, висели четыре птичьи клетки, а в собственной клетке безостановочно носился в колесе хомяк. Из птиц там жили канарейка и длиннохвостый попугай, две другие клетки были пусты. Канарейка сладкозвучно запела. Вошла миссис Лезандер с пакетиком птичьего корма.

– Покормишь наших пациентов? – спросила она.

Я ответил согласием.

– Только давай им понемножку. Они еще не совсем поправились, но скоро им должно полегчать.

– Кто их хозяева?

– Попугайчика принес мистер Гровер Дин. А владелица этой милой канарейки – миссис Юдит Харпер.

– Миссис Харпер? Моя учительница?

– Да, совершенно верно.

Наклонившись вперед, к клетке с канарейкой, миссис Лезандер стала издавать тихие чмокающие звуки. Они звучали странно, поскольку исходили от женщины, чье лицо более всего напоминало морду лошади. Увидев корм, канарейка принялась осторожно выбирать себе семена.