Жизнь мальчишки (др. перевод)

У отца испортился аппетит. Часто, не сумев осилить и половины обеда или ужина, он отодвигал тарелку в сторону, что было грубейшим нарушением его прежнего девиза: «Подниматься из-за стола нужно с чистой тарелкой, Кори, потому что сию минуту в Индии такие же мальчики и девочки, как ты, страдают от голода». Он заметно похудел и осунулся, на ремне его форменных брюк молочника появилась новая дырочка. Его лицо сильно изменилось, скулы заострились, а глаза глубже запали в глазницы. Отец по-прежнему постоянно слушал бейсбол по радио и смотрел игры по телевизору, но теперь довольно часто засыпал в своем любимом кресле, откинув голову на спинку и открыв рот. Во сне его лицо подергивалось.

Мне стало страшно за отца.

Мне казалось, я понимаю силу, что его гложет. И дело было вовсе не в том, что он столкнулся с убийством или не смог вытащить того человека из машины, хотя тот наверняка все равно уже был мертв. Дело было не в убийстве; подобное в Зефире случалось и раньше, хотя — слава Богу — довольно редко. Главным тут, насколько я мог разобраться, было то дьявольское зло, которое стояло за происшедшим, и именно оно так глубоко въелось в душу моего отца. Отца нельзя было назвать глупым или наивным; он был наделен жизненной смекалкой в обычном смысле этого слова; он мог отличить плохое от хорошего. Но, будучи человеком своего круга, он часто был наивен в отношении незнакомых ему до того проявлений окружающего мира. Например, я был уверен, что отец не верил, что в Зефире может крыться такое зло: совершенно демонического и адского свойства. Мысль о том, что человеческое существо можно забить до смерти, потом хладнокровно удушить рояльной струной (причем муки рисовались самые невообразимые), после чего приковать наручниками к рулю автомобиля и сбросить в глубины одного из самых зловещих и страшных мест в округе, озера Саксон, и лишить христианского погребения на богоугодной земле, переломило что-то очень важное внутри отца. Главное, что это ужасное деяние было совершено в его родном городке, где он родился и вырос. Может быть, сыграло роль и то, что в глазах отца у погибшего не было прошлого, а также то, что никто не откликнулся на отправленные шерифом Эмори запросы.

— Ведь он не может быть просто никем, — услышал я как-то ночью за стеной. — У него могли быть жена и дети, братья и сестры. Да и вообще просто какие-то родственники. Господи, Ребекка, у него должно было быть имя!

Кто он такой? Откуда он пришел?

— Узнать это — дело шерифа.

— Джей-Ти не способен узнать даже номер почтового отделения в соседнем городе. Он давно махнул на все рукой!

— Думаю, что тебе все-таки стоит заглянуть к Леди, Том — Нет.

— Почему? К чему такое упрямство? Ты же видел ее рисунок. Это та самая татуировка, верно? Так почему ты не хочешь зайти к ней и просто поговорить?

— Потому что… — Отец замолчал. Я почти физически чувствовал, как он мучительно ищет подходящий ответ, который можно было облечь в слова. — Потому что я не верю в то, чем она занимается, вот почему. Вся эта ее магия и колдовство — сплошное балаганное надувательство. Грязные фокусы, которые годятся для нищих-попрошаек на улице. Знаешь, откуда она узнала об этой татуировке? Из «Журнала»!

— Там ни слова не было сказано о таких деталях, и ты сам об этом знаешь. Кроме того, она говорит, что слышит голоса и пианино и видит руки и бейсбольную биту. Сходи к ней. Том. Тебе нужно попытаться потолковать с ней — уж очень ты мучаешься. Может быть, Леди поможет. Прошу тебя, пойди к ней.

— Мне не о чем говорить с Леди, — упрямо твердил отец. — Она не сможет сообщить мне ничего, что бы я хотел услышать.

Он продолжал упорствовать, и с не меньшим упорством в его снах появлялся безымянный призрак утопленника, лежавшего на дне озера.

Но в тот первый день лета я ни о чем таком не думал. Я не вспоминал ни о Старом Мозесе, ни о Полуночной Моне, ни о мужчине в дождевике и шляпе, украшенной зеленым пером. Я мог думать только о встрече с друзьями, во время которой должно было совершиться то, что вот уже несколько лет как стало нашим ритуалом встречи лета.

Из школы я бросился домой. У крыльца меня уже ждал Рибель. Наспех предупредив маму, что пойду погулять, мы с Рибелем рванули в лес, начинавшийся сразу же позади нашего дома. Там меня должны были дожидаться друзья. Чаща встретила нас обычной прохладой и великолепием, теплый ветерок шелестел листвой, сквозь которую вниз пробивались косые лучи солнца. Я выбежал на знакомую лесную тропинку и, следуя ее извивам, углубился в лес. Рибель следовал за мной, делая петли в стороны, чтобы погонять воробьев. Через десять минут быстрого шага мы с моим псом вышли на широкую зеленую поляну, одна сторона которой открывалась на крутой склон холма. Весь Зефир был виден оттуда как на ладони. Все мои друзья, прикатившие на велосипедах и тоже явившиеся со своими собаками, уже были в сборе: Джонни Вильсон со своим большим рыжим Чифом, Бен Сирс с Тампером, Дэви Рэй Колан с темно-коричневым в белых пятнах Бадди.