Жизнь мальчишки. Том 2

— Поторопись, Кори, у тебя не так много времени, — снова раздался за моей спиной тихий голос миссис Пасмо, после чего во мне испарились последние остатки мужества. Мои нервы сдавали.

Мои глаза, которые, как мне казалось, вот-вот выскочат из орбит, оторвались от листка с рассказом и снова рывком перескочили к аудитории. Я отчетливо разглядел Дэви Рэя, Бена и Джонни. Они больше не улыбались: это был дурной знак. Я увидел, как мистер Джордж Игерс смотрит на свои наручные часы: еще один дурной знак. Я услышал, как какие-то злобные чудовища шепчутся друг с другом:

“Он до смерти напуган, бедный мальчик”.

После этого я увидел, как в самом конце зала со своего места поднялась Леди. Взгляд ее глаз за тонкой пеленой вуали был спокоен и холоден, словно море в штиль. Ее упрямый подбородок поднялся, и губы прошептали короткое обращение ко мне, всего одно слово: “Смелее”.

Я глубоко вздохнул. Мои легкие скрипели и грохотали, подобно тому как скрипит и грохочет товарняк, переправляющийся через старый шаткий железнодорожный мост. Я добился своего, мое время настало; я стоял на сцене и должен был довести начатое до конца. Я обязан был взять себя в руки и двигаться дальше, а там будь что будет.

— Перед восходом… — начал я.

Мой голос, во сто крат усиленный динамиками, прогрохотал под сводами библиотечного зала, и я в ужасе снова замолчал. Позади меня уже стояла миссис Пасмо, ее рука лежала у меня на плече — миссис Пасмо пыталась меня успокоить.

— ..солнца, — закончил я. — К-к-кори Мэкинсон. Я начал читать свой рассказ. Я мог бы не смотреть на листы: я знал рассказ наизусть, помнил в нем каждое слово и каждый знак препинания. Мне казалось, что голос мой принадлежит кому-то другому, но рассказ, который читал этот голос, был моим и только моим. Переходя от одного предложения к другому, я слышал, как в зале стихает кашель и замолкают шепотки. Кто-то поднес кулак к губам, чтобы прочистить горло, да так и остался сидеть с поднятой рукой. Я читал и читал, будто шел тропинкой через знакомый с детства лес; я знал, что наступит через миг и чего ждать в начале следующей страницы, и это несло успокоение. Через минуту я уже настолько освоился, что решился поднять глаза и взглянуть на слушателей. Я увидел лица зрителей и ясно почувствовал это.

Я впервые испытал это ощущение, такое отчетливое и ясное, и подобно любому первому, самому острому переживанию воспоминания о нем остались со мной на всю жизнь. Не знаю, что это было, я не мог описать этого словами, но чувство и сопряженное с ним знание закралось в мою душу и осталось там на веки вечные, поселилось там навсегда. Все, кто находился в зале, смотрели на меня и, что самое главное, слушали внимательнейшим образом. Слова, срывавшиеся с моих губ — слова, которые я зачал, которым дал жизнь, — обращали время в ничто; мои слова объединяли зрителей и уносили их в путешествие общих грез и видений, звуков и мыслей; мои слова достигали сознания и памяти людей, никогда раньше даже не задумывавшихся о том, что же на самом деле случилось в то холодное мартовское утро на берегу озера Саксон. Глядя на этих людей, я мог поспорить на что угодно, что они едут вместе со мной и моим отцом по темным улицам нашего города в пикапе — я заставил их выбраться из теплой постели и отправиться вместе с нами в эту раннюю поездку. Но самое главное: все они именно этого и хотели, они хотели, чтобы я вел их дальше и дальше, к развязке рассказа, к тому, чем все кончится.

Само собой, я понял это гораздо позже. В тот же миг меня больше всего поразило, до чего тихо и неподвижно все сидели и как внимательно меня слушали. Казалось, я отыскал ключ к машине времени. Я открыл в себе источник силы, о которой раньше даже не подозревал. Я нашел волшебную шкатулку, имя которой было “пишущая машинка”.

Сразу голос, звучавший рядом со мной, стал громче и уверенней. Постепенно мой голос поднялся от неразборчивого и едва слышного шепота до чистоты и выразительной силы лучших ораторов. Я потрясение наслаждался происходящим. Я действительно — и это чистая правда — получал удовольствие от того, что читал свое произведение вслух со сцены другим людям.

Добравшись до последнего предложения, я прочитал слово “конец”.

Конец этому рассказу. Но не всей истории.

Первой захлопала в ладоши моя мама. Вслед за ней принялся аплодировать отец, а за ними — и весь зал. Я видел, как Леди стоя хлопает ладонями, затянутыми в фиолетовые перчатки. От аплодисментов теплело на душе; но еще до того, как мне захлопали, я получил свою самую дорогую награду: я почувствовал, что веду слушателей в путь, и знал, что они доверяют мне свои судьбы. Возможно, завтра я захочу стать молочником, как отец, летчиком на реактивном истребителе или детективом, но в тот момент больше всего на свете я хотел быть писателем и только писателем.