Жизнь Марии Медичи

Отвлечемся ненадолго от нашего повествования и отметим: когда Рубенс представлял Марии эскизы этих ныне широко известных картин, он очень волновался.

– Вот здесь, – говорил он с заметным фламандским акцентом и дрожью в голосе, – изображена…

– Моя коронация! Это же очевидно. А здесь?

– Регентство и правление королевы.

– Чудесно… Ну, а здесь?

– Э… мадам, здесь показан апофеоз короля Генриха IV..

Мария поморщилась:

– Серия картин, посвященных королю, заказана отдельно. Зачем тут это… Ведь возникает некоторая двусмысленность… Кстати, а когда вы планируете все закончить?

Рубенс весь напрягся:

– Мадам… Ваше Величество… Вы должны понять, что это огромный труд, и в моей мастерской в Антверпене, где у меня почти три десятка помощников и учеников…

– Перебирайтесь в Париж, – нетерпеливо перебила его Мария, – и работайте с таким количеством людей, которое вам может понадобиться. Даю вам полгода!

– Всего полгода? Но смилуйтесь!

– Не умоляйте понапрасну, месье Рубенс! – отрезала Мария. – Ваши прекрасные творения вознесут вас на вершину славы, подумайте об этом.

Рубенс справился с поставленной задачей. Да ему и не оставалось ничего другого, как справиться. Он прекрасно знал, что спорить с женщинами – это все равно что черпать воду решетом. А с такими женщинами, как королева-мать, спорить было вообще бесполезно…

После приема в Люксембургском дворце Мария Медичи и Анна Австрийская сопровождали Генриетту и приехавшего за ней герцога Бэкингема до Амьена, где красавец Бэкингем и Анна ухитрились остаться наедине и дать повод заговорить об их увлеченности друг другом.

Последствия этой истории, хорошо известной по произведениям Александра Дюма, оказались не самыми приятными для Анны. Бэкингему запретили появляться во Франции, и это зародило в душе у молодой женщины глубокую антипатию к кардиналу де Ришельё, который был, как она считала, главным виновником всей этой провокации.

Отношения с Англией были установлены, но это явно не предполагало улучшения отношений с Испанией. В результате кардиналу пришлось балансировать между необходимостью уважать происпанские чувства в окружении Марии Медичи и растущей заинтересованностью в союзе с англичанами. В то время Испания и Англия пылали ненавистью друг к другу, и кардиналу, несмотря на всю его хитрость, так и не удалось примирить эти державы. В результате в 1625 году отношения Франции с Англией стали ухудшаться (особенно когда стало ясно, что брак Генриетты и Карла никуда не годится). Не все гладко у Франции было и с Испанией, недовольной заключенным браком.

Обстановка в самой Франции также обострялась. Количество недовольных правлением кардинала де Ришельё росло, капризная и непредсказуемая Мария поддержала оппозицию, и это вновь стало угрожать единству королевства.

Кардинал чувствовал, что наступил решающий момент его политической карьеры: на него одновременно навалились и груз королевского доверия, и ощущение все увеличивающегося разрыва между его собственным политическим мышлением и взглядами Марии Медичи, уходящими корнями в оголтелый католицизм.

Раньше он озвучивал свои идеи голосом Марии Медичи, теперь аналогичным образом строил свои отношения с Людовиком. Достигнуть равновесия было крайне сложно, тем более что молодой король всегда и во всем стремился отстаивать свою независимость от матери.

* * *

В сущности, картина была безрадостной: слабость королевской власти при наличии мощной оппозиции, внутренняя разобщенность страны, оскудевшая казна, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика… Как исправить положение? На этот счет у кардинала были совершенно определенные намерения. Заручившись доверием короля, он методично расправился со всеми своим противниками.

При этом члены королевской семьи (за исключением Марии и Людовика) испытывали к нему враждебность.

Гастон, младший брат Людовика, с целью усиления своего влияния плел бесчисленные заговоры. Двадцать пятого апреля 1626 года ему исполнилось восемнадцать лет. Он был весьма приятным внешне юношей, любимцем Марии Медичи, но при этом безалаберным и беспутным. Что же касается амбиций, то у него они были такими же непомерными, как и у его матери.

Многим казалось вполне вероятным, что рано или поздно Гастон станет королем Франции. Между Анной Австрийской, которой уже исполнилось двадцать пять, и Людовиком XIII почти не было супружеских отношений, и к 1626 году надежды на наследника по прямой линии ослабели. Естественно, в таких условиях вопрос женитьбы Гастона приобретал особую политическую важность. Останься он холостяком, трон мог бы перейти к принцу де Конде из королевского рода Бурбонов или к его детям.

Чтобы легче понять всю сложность ситуации, напомним, что Бурбоны – это младшая ветвь дома Капетингов, династии французских королей, названной по имени ее основателя, Гуго Капета, правившей во Франции с 987 по 1328 год. После смерти короля Карла IV эта линия пресеклась, и корона перешла к Филиппу VI из рода Валуа, которого Карл IV, умирая, назначил регентом королевства. Представители дома Валуа правили во Франции вплоть до 1589 года.