Жизнь Марлен Дитрих, рассказанная ее дочерью

Именно тетушка Валли с маской скорби на бледном лице принесла Йозефине весть о гибели Луи. Именно она приняла в объятия пораженную ударом женщину, она бормотала обычные слова утешения, надеясь пробиться сквозь лед шока, она отвела Йозефину в спальню, уложила и укрыла большой периной, потому что знала: скоро холод проберет ее до мозга костей. Потом, в притихшем доме, она села дожидаться прихода детей.

В ту ночь Лизель плакала, пока не уснула, сжимая в руке фотокарточку отца. Лена отказалась верить услышанному. Тетя Валли не имеет права так ужасно лгать о таких серьезных вещах. Она сделала тетушке книксен и отправилась к себе в комнату. Лена не плакала. Дочери бравых солдат никогда не плачут.

За закрытой дверью спальни Йозефина убивалась в полном уединении. Когда она наконец вышла, вдовьи одежды обрамляли ее как крылья летучей мыши. Она туго вплела в косы дочерей черные ленты, пришила черные повязки на рукава их школьной формы, вывесила черный креп на большой парадной двери шёнебергского дома. Жизнь в военной Германии пустилась в пляску смерти.

Июнь 1916

Все умерли. Сегодня будут хоронить Фати. Мы с утра пошли не в школу, а на Мемориальное кладбище, побыть с Фати. Могилу для него только еще копали. Здесь ужасно скучно, единственный интересный мальчик на променаде – Шмидт.

Лени

Оставшись одна с двумя детьми, Йозефина совершенно растерялась. На вдовью пенсию не прожить. Скоро девочки вырастут из обуви – что тогда? Где она возьмет кожу в военное-то время? Даже если разрезать сапоги Луи для верховой езды, где взять денег на сапожника? И еда все скуднее. Продуктовые карточки стали самой большой ценностью. Йозефина проводила дни в очередях в надежде выстоять хоть что-то. К зиме 1916 года хлеб пекли из брюквы, мясной рацион составляли кости и требуха; молоко и сыр исчезли; вместо картошки была репа. Кофе – неотъемлемую часть уклада берлинской жизни – делали из земляных и буковых орехов. Эрзац во всем стал сущностью будней. В рабочих кварталах города женщины питались в складчину, устраивали коммунальные кухни, где за сорок пфеннигов каждый мог купить литр жиденького супа на всю семью. В фешенебельных кварталах процветали подпольные рестораны. Тамошние роскошные меню предлагали фазана, сочного гуся, жаркое из свинины с аппетитной корочкой, разнообразие овощей, шоколадные пирожные и множество сортов мороженого. Как всегда во время любой войны, очень богатые пировали, а бедные рылись по помойкам, чтобы прокормить детей.

Когда по осажденному городу пошла гулять инфлюэнца, Йозефина поняла, что пришло время забирать детей и уезжать из Берлина. Распрощаться с домом в Шёнеберге было все равно что снова, и на этот раз окончательно, потерять Луи. Она, редко позволявшая себе слезы, оплакала все утраченные мечтания юности; затем, повернувшись спиной к прошлому, ушла. Ей надо было выполнять свой долг.

Для своего маленького семейства она сняла квартиру в шестидесяти пяти милях к юго-западу от Берлина, в городке под названием Дессау.

Дессау

9 ноября 1916