Жизнь Марлен Дитрих, рассказанная ее дочерью

В эту первую страшную зиму Великой войны солдаты рыли окопы и на Западном, и на Восточном фронтах. В немецком и французском языках слово «окопы» имеет тот же корень, что и «копать могилу», – подходящее название для того, что надвигалось.

15 декабря 1914

Дядя Отто убит. Выстрелом в шею 4 декабря. Все плачут. Дяде Отто отстрелило часть черепа.

Лени

3 февраля 1915

Лизель по уши втрескалась в Ханни. Есть такие зверьки под названием «обезьяны» – моя сестра из их породы. Уф, я так злюсь на Лизель, когда она так влюблена. Влюбиться… обручиться… пожениться… Я тоже влюблена?.. Р. ужасно мил.

Лени

6 марта 1915

Сегодня мы учились делать аппликации. Фиалки на шелке и бумаге, подсолнухи на дереве. Фиалки – для моей чудной, золотой тетушки Валли ко дню ее рождения. Как мне жаль наш красавец корабль «Тоголанд»! Только и надежды, что сегодня англичан хорошенько поколотят.

Извечно страдающие дьявольскими наклонностями к химии, 22 апреля 1915 года немцы предприняли свою первую газовую атаку. Весь мир заклеймил ее как акт вандализма, а затем принялся разрабатывать собственные смертоносные смеси. Был изобретен противогаз, ставший привычным снаряжением по обе стороны фронта. Но немцы превзошли себя – получили новый газ, маслянистую смесь, которая не оставалась в воздухе, но, оседая, цеплялась за все, на что попадала, а после принималась проедать насквозь ткань, кожу, живую плоть, мышцы, легкие и так далее. Чтобы отравляющий газ попадал точно в цель, нужны были расчеты температуры, скорости и направления ветра. Из-за этого применение его усложнялось и включало в себя элемент риска. Внезапная перемена ветра могла повернуть смертоносное облако против его же хозяев. Вероятно, поэтому, а не по соображениям совести, химическая война в последующие годы не развернулась во всю мощь.

29 апреля 1915

Поехали забирать дядю Отто. Скоро мы уедем на каникулы в Дессау – наконец-то! Я бы там осталась навсегда. Я думаю, может быть, дядю Отто не убили. Может, это еще не наверняка. Зачем ему надо было умирать?

Теперь дамы приходили в шёнебергский дом не поболтать – поплакаться. Всегда выдержанная, полная сочувствия, надежная, Йозефина знала, что сделать и что сказать, она облегчала их горе, давала покой, когда это, казалось, не в человеческих силах. Они приходили как притихшие вороны. Их черные одежды шуршали по паркету как осенние листья. Мало-помалу Йозефина брала на себя роль главы семейства. Все женщины верили, что Йозефина Дитрих – самая сильная из них. Возможно, они были правы. Девочки, притаившись на лестничной площадке, смотрели, как мать выносит гостьям подносы с угощеньем: бутерброды с ливерной колбасой и дымящийся кофе. Девочки знали, что она верит в пользу пищи как лекарства от горя, она считала физическую поддержку тела необходимой в тяжелые для души минуты. И в самом деле, дамы покидали ее дом несколько приободренные. Лизель хотелось плакать от сочувствия к этим черным скорбным фигурам. Лена, не будучи любительницей беспощадной реальности, предпочитала видеть жизнь под своим углом зрения. Когда только что овдовевшая тетушка Валли приехала к ним погостить, Лена была вне себя от радости.

4 февраля 1916

У нас тетушка Валли. Как чудесно! Я только что положила на ее кровать сосновую ветку с бумажными розами и стишок, который сама написала:

Я сорвала бы для вас
Прекрасные розы,
Но на дворе зима,
И розы мои из бумаги.
Смотрите на них
И думайте обо мне.
Я люблю вас.

6 февраля 1916