Жизнь Марлен Дитрих, рассказанная ее дочерью

– Если бы я был Яннингсом, Мутти, я бы в этой сцене не остановился на режиссерское «стоп!» и додушил бы тебя.

– Что ты хочешь сказать? – Мать была возмущена. – Опять я во всем виновата?

– Ты же отняла у него фильм – «Голубой ангел» принадлежит теперь Марлен Дитрих, а не Эмилю Яннингсу, первоначальной его звезде. Он же это понимает!

– Ну, если и так, то это вина Джо, а не моя! Я просто делаю, что он мне велит. Яннингсу следовало бы задушить Джо, а не меня.

И она пошла надевать пальто, ей предстояло еще выступать в театре.

В берлинской кинематографической индустрии прекрасно осознавали, что создается нечто феноменальное. В Голливуде тоже быстро прознали об этом. Будучи американским дистрибьютором «Голубого ангела» и «родной» студией Штернберга, Paramount решил, что неплохо бы заполучить говорящую по-английски немецкую секс-бомбу с аппетитными ляжками, о которых все судачат.

МАРЛЕН ДИТРИХ-ЗИБЕР КАЙЗЕРАЛЛЕЕ 54 БЕРЛИН

29 ЯНВ 1930

ИМЕЮ УДОВОЛЬСТВИЕ ПРИГЛАСИТЬ ВАС ВЛИТЬСЯ В БЛЕСТЯЩИЙ СОСТАВ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ СТУДИИ PARAMOUNT ТЧК ПРЕДЛАГАЮ КОНТРАКТ НА СЕМЬ ЛЕТ НАЧИНАЯ С ПЯТИСОТ ДОЛЛАРОВ В НЕДЕЛЮ ДО ТРЕХ ТЫСЯЧ ПЯТИСОТ ДОЛЛАРОВ В НЕДЕЛЮ НА СЕДЬМОЙ ГОД ТЧК МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПОДТВЕРДИТЕ ДЕПЕШЕЙ ТЧК БЕРЛИНСКИЙ ОФИС УСТРОИТ ПУТЕШЕСТВИЕ ПЕРВЫМ КЛАССОМ И ВСЕГДА В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ ЕСЛИ ПОНАДОБИТСЯ ПОМОЩЬ

Б П ШУЛЬБЕРГ

ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ КОРПОРАЦИИ PARAMOUNT

Читая вслух телеграмму, мать больше возмущалась легкомысленностью тона, чем предложением такого низкого гонорара.

– Какая самоуверенность у этих типов. Подразумевается, что я не смогу сказать «нет». Они меня даже поздравляют!

Она бросила телеграмму через стол моему отцу и понесла обед Штернбергу – он на студии монтировал «Голубого ангела».

«Голубой ангел» был завершен, ревю закрылось. Мать осталась не у дел. Фон Штернберг собирался вскоре вернуться в Америку, она теперь редко с ним расставалась. Он все упрашивал ее принять предложение Paramount. Она отговаривалась, во-первых, заботой обо мне; во-вторых, не могла подписывать ни с кем договор, поскольку UFA все еще имела на нее права. Когда на UFA наконец решили больше не стеснять ее контрактом, она убедила себя, что никуда не годится, что все заблуждались на ее счет, что она вовсе не «чудо» и что ее якобы блестяще начавшаяся карьера в кино закончилась.

– Видишь? Что я тебе говорила? UFA я тоже не понравилась в фильме, то-то они больше не хотят иметь со мной дела.

– Не глупи. Они просто тупицы, которые не понимают, что упускают, а это тебе же на руку, – сказал мой отец.

– Ну да, это же замечательно! Теперь ты свободна и можешь подписать договор с Paramount. – Фон Штернберг пришел в полный восторг.

– Я не поеду в Америку, я тебе говорила. Я не знаю, что меня там ждет. Страну, которая делает из собаки кинозвезду, нельзя принимать всерьез. И потом – Ребенок. Что, тащить Ребенка через океан? И откуда ты знаешь, что теперь, когда UFA сказала «нет», эти большие боссы в Paramount не потеряют ко мне интерес?

– Не потеряют, поверь мне, они хотят тебя заполучить, а когда я покажу им фильм, они будут тебя умолять. А Ребенок? Ребенок получит только обилие солнца и собственный бассейн – что плохого?

Это звучало пугающе. Солнце круглые сутки и какой-то бассейн. Мне сначала надо бы научиться плавать.

– Если ты настаиваешь, Джо, я поеду, но сначала одна. Поглядеть, так ли все «замечательно», как ты говоришь. Тогда я могла бы вернуться и, может быть, забрать Ребенка. Если же мне не понравится, а контракт уже подписан – что тогда? И как я могу быть уверена, что ты, только ты, будешь моим режиссером? Нет, нет и нет! Все это слишком сложно. Здесь я могу работать без всех этих ужасных проблем!

– Ну хватит с меня этих глупостей! – отрезал фон Штернберг и вышел из комнаты.

С криком «Джо!» моя мать бросилась за ним в прихожую. Отец закурил. Мы ждали. Просунув руку под руку фон Штернберга и замкнув ее кольцом, моя мать ввела его обратно в столовую и умоляюще взглянула на отца:

– Папи, скажи ему ты. Скажи Джо, что я не могу оставить Ребенка!

Фон Штернберг повернулся и двинулся было к двери. Она вцепилась в него.

– Радость моя!

Я знала, что на сей раз это относится не ко мне.

– Мутти, ты просишь, чтобы я решил дело? – чрезвычайно мягко спросил мой отец.

– Да, скажи Джо, что я не могу… – Она не договорила.

– Если ты действительно хочешь знать мое мнение, то я лично думаю, что у тебя нет никаких причин не ехать. – Мать метнула в него яростный взгляд. – Позволь мне закончить, будь добра. Если говорить о дочери, то ты и так уже оставила ее – и ради менее важных вещей. Так что это тебе не впервой. Вот мой совет: поезжай в Америку. Доверься Джо. Слушай его. Делай то, что он скажет. Джо будет защищать тебя, руководить тобой, и это возможность, которая выпадает раз в жизни. Было бы глупо от нее отказываться. Ребенок останется здесь. Здесь у нее я, Тами и Бекки. Когда ты вернешься, мы все будем вместе, будем тебя ждать.

Фон Штернберг готов был расцеловать его. Для меня это означало, что мать поедет в Америку.