«Жизнь» метро

Погибает же он – в светлом царстве»

(Кривин Феликс. «Жизнь света»)

Глебу за его такую обидно-короткую жизнь довольно часто было стыдно. Но это вовсе не потому, что он такой уж плохой. Бывает ведь стыдно и по пустякам. И он никогда не стеснялся этого чувства. Это совершенно нормальное состояние. В какой-то степени это даже показатель человечности. Для него стыд был так же и показателем совести. Ведь получается, что если тебе стыдно, то и от этой кажущейся порой ненужной и постоянно дряхлеющей старухи-совести что-то осталось. Но все же это странное состояние души. Оно может возникать совершенно неожиданно, будто из неоткуда, а может также непонятно и бесследно пропадать на долгое время. Оно, как ни странно, может быть индивидуальным и стадным. Ведь если уж целому вагону, кажется, не стыдно, то тебе-то с чего должно быть? А, может, так думает каждый пассажир, проезжающий с тобой в одном поезде?

Глебу немного надоело, если в его состоянии такое вообще было возможно, думать о грустном. Он начал со старанием первоклашки припоминать самые веселые посиделки с друзьями. Вечеринки, встречи, праздники каждый день, общажные пирушки, заканчивающиеся почему-то всегда тяжелым утром и, что называется, квадратной головой… А как в таком состоянии тяжело ехать на метро…

Но одну из таких поездок он запомнил навсегда…

Глеб вошел в пустой вагон и тихо, еще не оклемавшись от вчерашних посиделок, сел, вернее сказать, просто плюхнулся на пустующее место. Колеса застучали, вагончик слегка дернулся, завизжал и едва заполненный составчик тронулся, спешно унося своих пассажиров к самому центру «сердца» России. Ему нужно было лишь успеть на электричку, так как после вчерашней пирушки денег в кармане хватило бы лишь на одну поездку в метро и на полбилета на электропоезд, бороздящий ближайшее Подмосковье. Мысли Глеба о том, как бы проехать «зайцем» вторую половину пути, прервал тихий голос, доносившийся откуда-то из начала вагона. «Помогите Христа ради, – жалобно простонал он, – мама инвалид, а мне нужны деньги на операцию для сестренки. Помогите. Кто чем может…» Глеб слегка протер глаза и огляделся. Навстречу ему по вагону медленно, словно во время Крестного хода, пробиралась молоденькая девушка с протянутой рукой. Хотя и молодость-та ее можно было различить лишь хорошенько присмотревшись. Неопрятно одетая, она медленно продвигалась по вагону, слегка омрачая пассажиров своим измученным жизнью лицом. Ее взгляд был наполнен мольбой о помощи и болью от нестерпимых ударов собственной судьбы.

В тот момент Глебу стало невыносимо жалко эту бедолагу. Чувство, что нужно дать денег, помочь, не покидало его. Но всем ведь нам присуще от рождения еще одно чувство, более коварное и противное, чем другие, – эгоизм. И, к его великому стыду, в момент замешательства именно он взял верх. «У меня же всего 30 рублей», – думал Глеб, словно пытаясь оправдаться перед самим собой. «Что ей от такой суммы. А мне ведь еще голодным… Да и доехать же как-то…» А жалобный голосок все приближался и приближался. «А если она обманывает? Быть может и нет никакой мамы и тем более никакой сестренки», – словно эхом отдалось где-то у Глеба в голове. «Но ты же всегда подавал, помогал, если просили!» И это были не пустые слова…

На улице к нему не раз подходили люди, явно живущие за чертой бедности или даже ниже. И просьбы, которые Глеб слышал от них были всегда разными. Начиная с десятки на так называемый «хлебушек» и заканчивая просьбой о простом глотке пива, ему ничего не было жалко. И уже потом от своих близких друзей он довольно часто слышал что-нибудь в духе: «Зачем ты это сделал? Я ж его хорошо знаю. Тот еще алкаш. У него каждый день то дом горит, то жена выгоняет». А Глеб все равно продолжал, как ему казалось, помогать. В своих собственных глазах он был словно Робин Гуд, пусть еще малолетний, но уже готовый помогать людям.

Но парадокс в том, что с годами его все чаще и чаще стало донимать чувство, что зря все это. Может и впрямь обманывают? Может не стоит он или она этого? Хотя кто мы такие, чтобы оценивать стоимость человека, его души. Но все же сомнение росло в нем и крепло, и каждый раз Глеб все с большим и большим усилием переступал через него и подавал, помогал, угощал. А зачем? Он и сам не знал. Для себя, наверное, для своей души. Потому что так надо, так правильно. Может они действительно нуждаются?

«Так, возможно, и эта неопрятная и испорченная не лучшей жизнью девушка тоже нуждается?» Окончательно запутавшись в своих собственных мыслях, Глеб немного запаниковал. А голосок все приближался…

Находясь в таком неопределенном состоянии, он впал в непонятный ступор. Впопыхах он просто не нашел другого выхода, как притвориться спящим, подсознательно словно «убив двух зайцев» сразу как ему казалось на тот момент. Он пошел на поводу у своего эгоизма и не отдал последних денег и, что самое главное для совести, не посмотрел в глаза той девушке, дабы они не преследовали его потом…