Затем шагнул вперед, взял Эльзу за руку и продолжил:
И, видоизменив слова поэта, закончил, обращаясь к ней:
Эльза, прижав левую руку к груди, не сводила с Паши восхищенных влюбленных глаз: не зная русского языка, она понимала их сердцем, и это были слова любви. Из ее глаз покатились слезы, и она шепотом произнесла:
— Пауль, любимый! Я хочу быть с тобой! Всем сердцем — твоя. Я буду самой нежной, послушной и доброй, буду твоей навсегда!
Оставаясь незамеченным, я отошел от склада в смятении с ощущением легкого стыда и неловкости, что невольно подсмотрел и подслушал объяснение в любви.
Вечером, взяв в руки дорогой мне томик Есенина, с которым не расставался всю войну, отыскал его ранние стихи и уже для себя вслух прочел:
Я задумался: нет, не мог быть плохим человек, так искренно объяснявшийся в своих чувствах словами самого лиричного русского поэта. Несомненно, Павел и Эльза любят друг друга. Ну и что, что она немка? Возможно ли было такое представить еще несколько месяцев тому назад?
Через три дня я увидел Зайкова в приемной коменданта лагеря полковника Быченкова: он у секретаря регистрировал письмо для отправки. Старшина Агафонов выразительным взглядом указал мне на лежащий перед ним конверт, на нем крупными печатными буквами было выведено:
МОСКВА, КРЕМЛЬ
НАРКОМУ ОБОРОНЫ
ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ
МАРШАЛУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
ТОВАРИЩУ И.В. СТАЛИНУ
Увидев мое удивление, Зайков объяснил, что он обращается к товарищу Сталину с личной просьбой и показал письмо, чтобы я его прочел.
«Дорогой товарищ Сталин!
Зная Вашу любовь и внимание к каждому советскому человеку, уверен, что ни одно, адресованное Вам письмо, не останется без ответа. Это и придает мне силы и надежду, и я осмеливаюсь писать Вам.
Мне тяжело обращаться к Вам и писать это письмо потому, что как человек, проведший около двух лет в плену у немцев, я не заслуживаю полного доверия Родины и Советской власти, но я честный человек и предан своей социалистической Родине и лично Вам, товарищ Сталин. С Вашим именем на устах я летал и бил фашистов.
Я обращаюсь к Вам с просьбой, ибо только Вы можете помочь разрешить мою проблему.
Убедительно прошу Вашего распоряжения в оказании содействия в оформлении брака с фактически моей женой, немкой по национальности Эльзой Треншель, и получении ею советского гражданства для совместного со мной въезда в СССР.
Мы готовы пройти любую проверку, чтобы подтвердить и доказать свою преданность социалистической Родине и лично Вам, товарищ Сталин.
Как бывший военнопленный я не претендую и не рассчитываю на прописку в Москве, где я родился, учился и живут мои родители.
Мы согласны поехать в любой район Советского Союза. До войны я окончил автомобильный техникум, в начале войны — летное училище, во время войны был летчиком, совершил сорок пять боевых вылетов, в которых уничтожил шесть самолетов противника, мой самолет был сбит, и я попал в плен, но и находясь в немецких лагерях я не предал свою Родину и ничем не посрамил честь советского офицера. Я смог бы работать автомехаником, а жена могла бы преподавать в школе немецкий язык, а спустя какое-то время и биологию, так как закончила биологический факультет Берлинского университета.
Моя жена немка, но она, поверьте мне, умоляю Вас, дорогой товарищ Сталин, хороший человек, ненавидящий Гитлера и его режим, отказавшаяся от своего отца и всех родственников, антифашистка, которая помогала нашим военнопленным, и я за нее отвечаю головой.
Буду ждать и надеяться получить от Вас положительного решения.
Бесконечно преданный и любящий всей душой и сердцем свою Родину, все наше родное, советское и Вас, самого справедливого и человечного из людей.
Зайков Павел Алексеевич, советский офицер.
Лагерь для репатриантов, полевая почта…».
56. Совещание у Быченкова
Спустя неделю я был срочно вызван к полковнику Быченкову. Я мгновенно сообразил, что это каким-то образом связано с Зайковым и его письмом.
В кабинете полковника уже находились зам. по политчасти полковник Бутенко, начальник контрразведки подполковник Полозов и начальник учетного отдела майор Гаврилов.