«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)

Быченков, оглядев собравшихся, сказал:

— Я пригласил вас всех, чтобы обсудить и посоветоваться по поводу щекотливой ситуации, касающейся бывшего военнопленного Зайкова. Я ознакомился с его проверочными материалами. Анкету заполнил старший лейтенант Федотов, опрос проводил дознаватель капитан Леонов и, — бросив беглый взгляд на Полозова, — как я вижу, вопросов у контрразведки тоже не возникло. В деле имеется ходатайство командира и заместителя по политчасти авиаполка, где до пленения служил Зайков, и коллективное письмо-обращение летчиков с просьбой направить Зайкова после окончания проверки в лагере в авиаполк для продолжения службы в команде аэродромного обслуживания. Я вызвал Зайкова, чтобы сообщить о принятом положительном решении удовлетворить ходатайство руководства и летчиков авиаполка, но он неожиданно обратился ко мне с просьбой о репатриации его в Советский Союз совместно с женой, которая находится в нашем лагере и с которой у него пока официально не зарегистрирован брак, и просил оказать содействие в его регистрации, — и, обращаясь к майору Гаврилову, спросил:

— Кто она?

— Эльза Треншель, немка.

— Откуда?.. Из немцев Поволжья? — попросил уточнить Быченков.

— Натуральная немка, из Гамбурга.

— А как поступают с немцами из Восточной Пруссии?

— Их переселяют на Запад. И ей там место, — резко ответил Гаврилов.

— Но Зайков ее любит, она спасла ему жизнь в лагере, — встрял я. — Он считает, что она предназначена ему судьбой. Единственная, понимаете?

— Любовь зла, полюбишь и козла. Он в жизни живой женщины не щупал, поэтому она для него единственная, — грубо прервал меня Гаврилов.

— Зайков мне доверительно сообщил, что он направил письма лично товарищу Сталину с просьбой разрешить ему жениться на немке и товарищу Калинину… С большой надеждой ждет ответов, — добавил я.

— Товарищ Сталин не может заниматься каждым в отдельности, он должен думать о всем человечестве. У него на плечах три миллиарда вместе с капиталистами, — ошпетил меня Гаврилов и продолжил, — а он куда лезет? Неверно себя ведет, не по-советски. Побарался с немкой, и хватит. Он ненормальный, психически больной, если всерьез говорит о своем желании жениться на немке. Предлагаю его освидетельствовать.

— Молодые люди, граждане разных стран, вступая в брак, действуют под влиянием минуты. Они ничего не учитывают, и, прежде всего, не учитывают, что кому-то из них навсегда придется покинуть свою родину и переселиться в чужую, неведомую им страну, где все иное — язык, уклад жизни, круг людей. Неизбежные каждодневные удары непривычного приведут и выявят их полную несовместимость, и под этими ударами… — размышлял полковник Бутенко.

— Любовь падет? — язвительно уточнил Полозов.

— Видите ли, если великая любовь — это одно, — продолжил Бутенко, — но в молодые годы за любовь часто принимают суматоху чувств, временную увлеченность. Приказы, запрещающие скоропалительные браки на войне и в послевоенное время, как раз стоят на страже ослепленного чувствами человека: он верит в любовь, а закон и приказ сдерживают и не позволяют ему окончательно подавить волю и разум и направлены на то, чтобы он не поддавался сиюминутной буре и суматохе чувств. И это правильно. Оттого, что людям вовремя не помешали совершить необдуманные поступки, трагедий несравненно больше, чем оттого, что пресекли.

— Законы и приказы пишутся с расчетом, что все мерзавцы, жулики или шпионы. Нельзя же каждого держать за такого, — сказал Быченков, бросив выразительный взгляд на Полозова, — скоро в брак будут вступать только после разрешения контрразведки.

— Ну, вам это не грозит, — с улыбкой заметил Полозов. — В принципе такие браки существуют и по закону разрешены. Тут нет проблемы. Но случай Зайкова с немкой — непредусмотренный, и пока она ему не жена, а сожительница. Кто возьмет на себя ответственность зарегистрировать брак советского гражданина, офицера, пусть и бывшего, с немкой? Вот в чем вопрос. Это же нонсенс! Парадокс! И это не в нашей компетенции.

— Отправим-ка мы их на территорию Союза в фильтрационный лагерь, пусть там разбираются, — предложил Бутенко.

— А как ее оформлять на границе? — спросил Быченков.

— Зарегистрируем как насильственно угнанную на работы и отправим в первом потоке как репатриантку, переданную нам американцами, — вмиг сообразил Гаврилов.

— Ну что ж, если каждый из вас внесет свой вкладыш в оформление документов, то никаких затруднений в процессе репатриации не возникнет, — немного подумав, ответил Быченков и приказал Гаврилову, — вы можете идти.

Когда Гаврилов вышел и мы остались вчетвером, Полозов произнес:

— Я на это не согласен, — он стоял у окна, что-то разглядывая, затем прошел через весь кабинет, подошел к двери, выглянул в коридор и, убедившись, что там никого нет, тихо спросил; — А вы твердо уверены в том, что она не использует Зайкова для проникновения на территорию Союза с иными целями? А если она приедет в Москву?