Жизнь Мухаммеда

…Много раз рассказывал Мухаммед об этом замечательном событии своей жизни и, конечно, не всегда рассказывал одними и теми же словами. И слушатели Мухаммеда, как ни старались, не могли совершенно точно, слово в слово воспроизвести слышанное ими. В результате, когда пришло время занести рассказ самого Мухаммеда на бумагу, записать и тем самым увековечить его для потомков, биографы великого пророка столкнулись со многими версиями – Айша передавала слова Мухаммеда так, а Убайда несколько иначе. Но все рассказы современников, отличающиеся некоторыми деталями и подробностями, совпадают в главном: не когда-нибудь, а именно в одну из ночей месяца рамадана 610 года сорокалетнему Мухаммеду на горе Хира́ впервые явился некто могучий и страшный и приказал ему читать неведомо кем написанный свиток, а когда Мухаммед отказался, сам прочел ему пять строк из этого свитка и приказал повторить их; и строки эти врезались в сердце Мухаммеда.

Повеление явившегося, которое мы переводим словом «Читай!», по-арабски имеет не такой однозначный смысл. Это одновременно и читай, и читай наизусть, и провозглашай, и даже говори, произноси. Приказание же, предполагающее грамотность того, к кому оно обращено, содержалось лишь в очень немногих рассказах, по-видимому самых ранних по времени. И эти рассказы заставляют некоторых ученых сомневаться, был ли Мухаммед неграмотным…

Таково было первое откровение, сошедшее на Мухаммеда с небес, и Мухаммед тем самым становился пророком, но сам он об этом еще не знал. Он был напуган и подавлен случившимся и, покинув свою пещеру, бросился домой, к верной Хадидже.

Хадиджа тоже находилась в беспокойстве, хотя и по другой причине: она еще с вечера ждала Мухаммеда домой, а он все не приходил. Она разослала на его поиски служанок, но те обошли весь город, побывали в самой верхней и отдаленной части Мекки, но нигде не нашли Мухаммеда и вернулись к Хадидже ни с чем.

Войдя к Хадидже, Мухаммед дрожа прижался к ней и воскликнул:

– Горе мне! Я поэт или одержимый! – И он рассказал ей обо всем.

И Хадиджа, как умела, стала утешать его. Нет, убеждала она Мухаммеда, он не поэт и не одержимый; совершенно немыслимо, чтобы им овладели злобные духи – эти демоны овладевают порочными, а он, Мухаммед, добр и справедлив к своей семье, он честен и правдив, он кормит бедняков и щедро раздает милостыню; если во всей Мекке есть хотя бы один праведник, так это он, Мухаммед; Хадиджа готова в этом поклясться перед Богом, в чьих руках находится ее душа.

Вскоре к обсуждению происшествия на горе Хира привлекли и Вараку, двоюродного брата Хадиджи.

Варака, трудившийся в это время над переводом Пятикнижия Моисеева на арабский язык, высказал убеждение, что на Мухаммеда снизошел тот самый Номос, который некогда являлся пророку Моисею, – некоторая духовная ипостась единого Бога, нечто вроде Святого Духа христианского вероучения.

Хадиджа и Варака приободрили Мухаммеда, но полностью его не убедили, и беспокойство продолжало владеть им. А вопрос ведь действительно был нешуточный: кто же, собственно, явился к нему в пещере – Бог, какой-нибудь ангел, посланец Бога, или дьявол? Объяснение случившегося, так сказать, естественными причинами, некоторым болезненным состоянием, своего рода галлюцинацией, Мухаммеду представлялось абсурдным.

Если Бог или его посланец, то это – победа, торжество, то, к чему Мухаммед стремился неуклонно все последние годы, то, чего он добивался практикой всестороннего очищения. Если же дьявол, то это – ужасное крушение всех надежд, полный провал многолетних упований. Самое же ужасное – неведение. Принять посланца Бога за дьявола, а значит, и пренебречь всем увиденным и услышанным – погибельный и непростительный грех, обрекающий душу на вечные мучения в аду.

Принять дьявола за посланца Бога, молиться подсказанными дьяволом словами и идти по указанной им дороге – еще хуже: неминуемое наказание ждет тогда Мухаммеда в этой жизни и последующей за подобное служение дьяволу.

Дни и ночи не покидали Мухаммеда мучительная неуверенность и тревога.

Идея, что сам Бог явился ему в пещере, в зрелом размышлении была им в конце концов отвергнута, как явно противоречащая сложившимся у Мухаммеда представлениям о природе и сущности Бога. Бог, вездесущий, бесконечный в пространстве и времени, был настолько велик и несоизмерим с человеком, что видеть его немыслимо. Ведь если Бога можно видеть, то можно и изобразить, и было бы отнюдь не предосудительно поклоняться такому изображению. От идеи, что Бога можно видеть, как ведущей к идолопоклонству, Мухаммед рано или поздно должен был отказаться.

Оставалось выбрать – ангел или дьявол, решить это нужно было во что бы то ни стало, и решить безотлагательно, ибо этот «он», «некто», посетивший Мухаммеда в пещере во время сна, отнюдь не собирался оставлять его в покое.