Жизнь на кончиках пальцев

— Я не знаю, с кем ты таскалась и от кого прижила ребенка! — любовник сорвался на крик. — Так что заворачивай оглобли и иди поищи другого дурачка! — добавил, словно поставив точку в дальнейшем разговоре: — И вообще — я через месяц женюсь!

— Но что же нам теперь делать? — прошептала Эльза.

— Да я почем знаю?! — танцовщик взял Эльзу за локоть, развернул в обратном направлении и поволок к пригородной станции. — Поезжай домой! К мужу возвращайся! У тебя, вроде, муж должен быть?

Она перебирала ногами, словно во сне, не понимая, ни куда идет, ни что произошло. В голове звенело, словно в хрустальном бокале. Конверт с ребенком становился все тяжелее, и Эльза боялась упасть и уронить дочь.

Она помнила, как тот, кто стал отцом её ребенка, втолкнул их в вагон электрички и стоял на перроне, пока не закрылась дверь.

Помнила, как нашла свободное место и села, не обращая внимания на любопытные взгляды попутчиков.

У неё не было ничего. Ни мужа, ни дома, ни денег. Была только вот эта девочка, которую она родила и с которой теперь не знала, что делать.

«Лучше бы я написала отказную в роддоме!» — подумала Эльза. — «Ну почему я этого не сделала?! И как теперь быть?! Как выживать с младенцем на руках?!»

За окном электрички мелькали добротные дома, утопающие в цветущих яблоневых садах.

Эльза мгновенно приняла решение. Она вскочила и бросилась к выходу.

«В этом селе живут хорошие и добрые люди!» — уговаривала саму себя, — «Они позаботятся о моей девочке!»

Она вошла в здание пригородного вокзала. Села на деревянную скамью. Достала бутылочку со смесью и снова покормила дочь. Удивилась тому, что малышка ни разу не заплакала за весь день. Прижала дочь к себе и словно впала в ступор.

— На первый путь прибывает электропоезд следующий в Город у Моря, — объявил привокзальный громкоговоритель.

Эльза, воровато оглянувшись по сторонам, убедившись в том, что здание вокзала абсолютно пусто, положила сверток с дочерью на лавку и опрометью бросилась на перрон.

— Электропоезд, следующий в Город у Моря, отправляется с первого пути, — объявил громкоговоритель девочке, одиноко лежащей на деревянной скамье.

* * *

«Господи! Что я наделала!» — Эльза смотрела, как за окном опять мелькают чужие дома. Тотчас одернула саму себя: — «Нет! Так будет лучше! И для меня, и для неё!» — спохватилась: — «Нужно было хоть выписку из роддома оставить и бутылочку!» — но снова нашла оправдание: — «Что проку в пустой бутылочке? Да и выписка ничего не даст, кроме даты рождения и моего имени. Нет! Так будет лучше! Пусть те, кто захочет удочерить мою девочку, сами определят для неё и имя, и фамилию, и дату рождения», — плотно зажмурила глаза, словно была не в силах больше видеть этот сверкающий майский день.

* * *

Эльза подходила к дому свекров не зная, чего ей ждать и на что надеяться.

Первым её увидел муж, подвязывавший ветку яблони, надломившуюся от буйного цвета.

Крикнул в глубину двора:

— Сережа! Иди маму встречай! — ухмыльнулся, глядя на жену: — Она с гастролей вернулась! — развернулся и пошел в родительский дом. Взять сумку из рук изможденной женщины он не поторопился.

* * *

Истомины уехали в Северную Пальмиру спустя месяц.

Эльза ничего не говорила мужу, а он ни о чем не спрашивал.

Они вели себя так, словно она действительно вернулась с длительных гастролей.

В Городе на Неве Истоминых ждала роскошная хорошо обставленная квартира. Сергей-старший, буквального через неделю после переезда сообщил, что ему пора выходить к новому месту службы.

— Хорошо, — кивнула Эльза. — Я бы хотела еще месяц отдохнуть, а потом уже посещу Мариинский театр. Представлюсь и узнаю, нет ли для меня вакансии хотя бы в кордебалете.

— Нет! — односложно ответил муж.

— Что значит — нет? — растерялась.

— Нет — значит нет! — нахмурился Истомин. — Твои танцы и гастроли закончились! Теперь ты жена и мать! Танцевать будешь на приемах и только со мною! — недобро усмехнулся.

* * *

Заниматься с сыном Эльза начала едва мальчику исполнилось пять лет.

Дождавшись, пока муж уйдет на работу, клала руку на спинку кресла и показывала мальчику упражнения, соответствующие его возрасту.

Через год, втайне от мужа, она показала Сереженьку хореографу балетной школы.

Вдвоем они уговорили Истомина-старшего позволить сыну заниматься балетом.

Чего это стоило для самой Эльзы — она вспоминать не хотела. Но слёзы, лесть, обещания никогда ни в чем не перечить и никогда ни о чем больше не просить, сделали свое дело.

В десять лет Сергей Истомин-младший поступил в хореографическое училище при Мариинском театре Северной Пальмиры.

О своей дочери, девочке, которую она оставила на пригородном вокзале, которой не удосужилась даже дать имя, Эльза Истомина старалась не вспоминать.

* * *

Эльза, словно очнувшись, посмотрела на нетронутую чашку, в которой давно остывший кофе уже покрылся серой пленкой.

Быстро выпила сок и попросила счет.

Солнце стояло в зените, и она поняла, что просидела за столиком кафе не меньше часа.

Нужно поторопиться. Сереженька, наверное, давно проснулся.