Жизнь наградила меня

Но в магазине перчаток и бижутерии хозяин-кореец кредиткой не побрезговал, и я накупила сувениров на двести долларов. Приехав к друзьям, у которых остановилась в Нью-Йорке, я побросала в чемодан свои шмотки, накатала хозяевам благодарственную записку, сверху положила ключ от квартиры и, захлопнув дверь, покинула их дом. Впрочем, ушла недалеко. Спустившись на лифте в вестибюль, я сообразила, что оставила в квартире папку с материалами, которые по дороге на вокзал собиралась завезти в редакцию. В обмен на пять долларов швейцар поднялся со мной в квартиру и открыл дверь своим «master key». Открыл и ушел. Я оставила чемодан на лестничной площадке, вбежала в квартиру, схватила со стола забытую папку и, хлопнув дверью, вторично покинула их дом. Впрочем, ушла недалеко. Когда все с тем же чемоданом, но теперь уже и с папкой я снова спустилась на лифте в вестибюль, то обнаружила, похолодев, что на этот раз оставила в квартире сумку со всеми документами, билетами и деньгами. Вероятно, автоматически сбросила с плеча, когда влетела за папкой.

Мои друзья живут в дорогом доме. Кроме швейцара в ливрее, их зеркальный вестибюль оснащен кадками с тропической растительностью и бархатным диваном, на который я и плюхнулась без сил. Было очевидно, что это проделки мстительной Джины, которая решила меня проучить.

– А теперь в чем дело? – спросил швейцар.

Я объяснила. Он вздохнул, покачал головой и направился к лифту. Я оставила чемодан около бархатного дивана и последовала за ним. На этот раз швейцар подождал, пока я возьму сумку.

– Оглянись, ничего не забыла? – ворчливо спросил он.

– Кажется, нет.

Когда я со швейцаром, сумкой и папкой спустилась на лифте вниз, чемодана в вестибюле не было. Сперли. И правильно сделали. В Нью-Йорке швейцары не должны отлучаться со своих боевых постов. Вызов полиции и составление протокола заняло еще час. Мой поезд ушел без меня.

Домой я уехала налегке ночным поездом, и всю дорогу молила Бога, чтобы он не сошел с рельс. Мои молитвы были услышаны.

Всё, что происходило в течение трех недель, предшествующих моей поездке в Москву, напоминало шедевры Хичкока. Наполняя водой ванну, я заболталась по телефону. Пол был по щиколотку в воде, у нижних соседей протек потолок, и они грозили подать на нас в суд, если мы не сделаем им ремонт. К менее драматическим событиям следует отнести: потерю кредитной карточки, разбитые очки и прожженное утюгом парадное платье.

– Знаешь, – задумчиво сказал муж Витя, – сейчас в университете обсуждается продление моего контракта. Может, мне лучше переехать в гостиницу? Чтобы временно не иметь к тебе никакого отношения.

Наступил день отъезда в Москву. Утро было солнечным и ясным. Я должна была вылететь из Бостона в три часа дня, приземлиться в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке в четыре, откуда через полтора часа, а именно в пять тридцать, другой самолет отправлялся в Москву. Не желая искушать судьбу, я приехала в аэропорт в час дня.

К этому времени город окутал туман, небо почернело, начал моросить дождь, плавно перешедший в снег. В три часа в Бостоне бушевала метель. Объявили, что рейс откладывается.

– Что же мне делать? Я опаздываю на самолет в Москву! – причитала я, кружась вокруг регистрационной стойки.

– Очень сожалеем, мэм, но не беспокойтесь, ваш московский рейс из Нью-Йорка тоже задержится.

Легко сказать «не беспокойтесь» мне, которая никуда никогда не опаздывает, мне, расставшейся с Москвой без надежды вернуться и благодаря чуду летящей туда пятнадцать лет спустя!

Наконец мы взмыли в бостонское небо. Я подозвала стюардессу и попросила ее объяснить пилотам мою ситуацию. Она вернулась ко мне с неутешительной вестью: «Мальчики сочувствуют, но не могут лететь быстрее». Через час мы все еще парили в окружении рваных серых туч. Внизу – ни огонька, никакого намека на Нью-Йорк. Надо мной снова склонилась стюардесса.

– Нам не дают посадку. В Кеннеди скопилось столько самолетов, мы уже делаем над аэропортом пятый круг. Но старший стюарт связался с наземной службой, и за вами к трапу приедет специальный микроавтобус, чтобы доставить в Кеннеди-международный.

Мы приземлились в пять сорок. Я нырнула в микроавтобус, потом, сгибаясь под тяжестью неподъемных баулов, неслась вверх и вниз по лестницам и эскалаторам и ровно в шесть, бездыханная, подлетела к стойке московского рейса.

– Самолет улетел, – гордо сообщили мне, – отрулил вовремя. Впервые за полтора года.

«Сядь на скамейку, закрой глаза, сосчитай до тысячи, выпей в баре джину с тоником, пожуй валидол и съешь сэндвич, – приказал внутренний голос. – А завтра с новыми силами продолжишь свой полет». «Раз я в Нью-Йорке, то завтра первым делом возьму такси и поеду к Джине, – огрызнулась я. – Иначе до Москвы не долететь». «Отвяжись от проклятой гадалки, – устало возразил внутренний голос. – А чтобы и она от тебя отвязалась, пошли ей сейчас же чек».