Жизнь наградила меня

Полагаю, что молодой человек имел в виду трагичность жизни поэта или писателя, вынужденного жить вне своего отечества и своего языка. Поэтому я решила начать список «трагических» эмигрантов с его «односельчанина», божественного Данте, вынужденного бежать из любимой Флоренции, преследуемого, но «не раскаявшегося», не вернувшегося при жизни на родину и не узнавшего, что четыреста лет спустя после своей смерти он станет гордостью Флоренции и одним из величайших поэтов западной цивилизации.

Как и Данте, ни Бродский, ни Довлатов никогда не вернулись на родину. И все-таки, трагична ли судьба поэта или писателя, живущего в изгнании, вдали от своих корней? Однозначного, как сейчас принято выражаться, ответа нет. Что может быть трагичней судьбы оставшихся на родине Гумилева, Цветаевой, Мандельштама?

И все же судьбу Бродского, несмотря на выпавшие на его долю испытания, трагичной я бы назвать не решилась. Главным образом благодаря его характеру. Бродский попытался Россию «преодолеть». И ему это удалось. Он много путешествовал, жил в Италии, в Англии, Франции, Скандинавии, побывал в Мексике и всюду имел любящих и преданных ему друзей. Он искренне считал себя гражданином мира. Его поэтическая звезда оказалась на редкость счастливой – он успел вкусить мировую славу и насладился почестями, очень редко выпадающими на долю писателей и поэтов при жизни. В возрасте пятидесяти лет он женился на молодой красавице – полурусской-полуитальянской аристократке. Она родила ему дочь Анну, которую он обожал. Трагедией стала его ранняя смерть.

Трагичной ли была жизнь Довлатова? Думаю, что да. Сергей каждой клеткой был связан с Россией. Европой не интересовался, Америку знал только эмигрантскую и добровольно не выходил за пределы так называемого «русского гетто». Он не понял и не принял эту страну, хотя заочно любил ее со времен ранней юности и хотя именно Америка первая оценила масштаб его литературного дарования. Мало того, что почти всё, что он написал, издано по-английски. Десять публикаций в журнале «New Yorker», которые осчастливили бы любого американского прозаика, были Довлатову, разумеется, лестны и приятны, но не более того.

Поэтому я посмею не согласиться с Петром Вайлем, который утверждал: «Что до чужбины, то Сергею в Америке нравилось. Плюс к его преданной любви к американской литературе, плюс к тому, что только здесь он утвердился как писатель… Довлатову тут нравилось по-настоящему…»

К сожалению, «реальная» Америка ему не нравилась. Точнее, он ее не знал. Настоящей трагедией для Довлатова была глухая стена, которую советская власть воздвигла между ним и его читателями в России.

Довлатов страстно мечтал о литературном признании на родине и по иронии судьбы не дождался его.

Почему невинный вопрос флорентийского студента задел меня и вовлек в попытку сравнения абсолютно несравнимых по творческим параметрам Бродского и Довлатова?

Наверно потому, что, пользуясь новоязом, «по жизни» между ними было много общего. Они – погодки, ленинградцы, эмигранты, оба жили и умерли в Нью-Йорке. Оба ушли от нас слишком рано, и ни тот ни другой не вернулся домой. Вернулись их произведения, и Бродский еще при жизни, а Довлатов – посмертно стали идолами и кумирами любителей русской словесности. Впрочем, слава Бродского и популярность Довлатова имеют совершенно разные корни.

Бродский, хоть многие и считают его первым поэтом России конца XX столетия, в силу своей элитарности и сложности, не стал «народным» поэтом, как, по той же причине, не стали народными поэтами Мандельштам,

Пастернак и Цветаева. А популярность Сергея Довлатова среди читающей России на стыке двух веков сравнима разве что с популярностью Владимира Высоцкого в 60—70-х.

Разумеется, «виноват» в этом и образ самого автора, умело спаянный с образом своего героя: несчастливого, щедрого, великодушного, полупьяного, слегка циничного и романтичного, необычайно созвучного эпохе, стране и ее обитателям.

P.S. Хорошо зная и Бродского, и Довлатова, я часто думаю о, возможно, несущественных, но ощутимых различиях между Первым Поэтом и Первым Прозаиком:

1) Бродский писал трагические стихи высочайшего духовного накала, но при это был человеком веселым. Довлатов писал очень смешную, абсурдистскую прозу, но нравом обладал пессимистическим.

2) Бродский в свою литературную кухню никого не пускал и терпеть не мог ни писать, ни рассказывать о своих проблемах. Довлатов щедро делился с читателями своими «хождениями по мукам», сделав из них большую литературу.

3) Бродский, человек насмешливый и остроумный, щедро разбрасывал свои «mots», никогда к ним не возвращаясь. Ироничный Довлатов из придуманных, услышанных и подслушанных острот, реприз, реплик и анекдотов умудрился создать новый литературный жанр.

4) У Бродского на письменном столе царил беспорядок, переходящий в хаос. Довлатов содержал свое рабочее место в идеальном порядке: бумаги рассортированы, карандаши идеально заточены и торчат из специального стакана.

5) И главное: Бродский любил кошек, а Довлатов – собак.

* * *