Жизнь наградила меня

Примите, Штерны, данный «Вид».
Боюсь, он вас не удивит.
Но трудно удивить, наверно,
Людмилу Штерн и Витю Штерна.

P.S. В отличье от мово пера,

здесь опечаток до хера.

Иосиф

В январе 1993 года Барышников выступал в Бостоне с труппой Марка Морриса, и гастроли совпали с его днем рождения 27 января. Мы решили устроить праздничный обед. Позвонили Бродскому в Саут-Хэдли и Капланам в Нью-Йорк. Иосиф сказал, что перетасует расписание и обязательно прибудет. А Роман с Ларисой вместе приехать не могли, кто-то из них должен был остаться «в лавке», то есть в их ресторане «Русский самовар». Бросили жребий – ехать выпало Ларисе, которая и появилась за день до праздника. Мы пришли в кондитерскую заказывать торт. На его шоколадной поверхности попросили начертать кремом по-русски «С днем рождения, дорогой Миша». Вокруг надписи предполагалось воткнуть свечки. В магазине «Всё для праздника» мы нашли подсвечнички в виде стоящих на пуантах крошечных балерин, держащих свечки в поднятой руке. Принимая заказ, кондитер сказал:

– Держу пари, что торт для Барышникова.

– Откуда вы знаете?

– Мозги еще на месте, – сказал хозяин, постукав себя костяшкой пальца по лысому черепу, – в новостях передают, что Барышников танцует в Бостоне. А вы велели по-русски написать на торте «Миша», да еще с балеринами.

Накрывая на стол, я сказала нашей пятилетней внучке Вике: «Обрати внимание, Викуля, – сегодня к нам в гости придут два человека. Один пишет самые лучшие в мире стихи, а другой танцует лучше всех на свете».

«Лучше меня, что ли?» – спросила Вика.

…Всё получилось синхронно. Бродский приехал днем, и они с Ларисой успели на Мишин спектакль. (Я видела балет накануне.) Из театра прикатили все вместе. На подаренной Барышникову книге Бродский написал такой автограф:

Пусть я – аид, пускай ты – гой,
пусть профиль у тебя другой,
пускай рукой я не умею,
чего ты делаешь ногой.
Но в день 27 января
хочу быть так же пьян,
как в день 24 мая,
когда ты тоже был tres bien!

Мы стали вспоминать разные посвящения Бродского на книжках в дни рождения Барышникова. Например, за пятнадцать лет до этого вечера, а именно в 1978 году, Иосиф подарил Мише «Конец прекрасной эпохи» с таким посвящением:

В твой день родился лиходей
по кличке Вольфган Амадей.
А в мой – Кирилл иль Мефодий,
один из грамотных людей.

Хоть в знаков сложной хуете

ни нам, ни самому Кокте[2] —
не разобраться,
мне приятно, когда ты крутишь фуэте.

p. s. От этих виршей в Барыше ль

останется, прочтя, Мишель?

А 27 января 1992 года Барышников получил в подарок от Бродского изданную по-английски книгу о Венеции «Watermark» с таким посвящением:

Портрет Венеции зимой,
где мерзнут птички в нише,
в день января 27-й,
дарю любезной Мыши.

Прости за Инглиш,

Но рука – как и нога для танца —
дается, чтоб издалека
капать за иностранца.

В том же году Бродский подарил Барышникову книгу стихов, впервые опубликованных в России, с такой надписью:

Дарю соратнику по игу
монголом изданную книгу.
Знать, не прохезало монголам
с картавым справиться глаголом.

Впрочем, пора нам вернуться в Бостон, в январь 1993 года, на наш домашний обед в честь Мишиного дня рождения. Я вспомнила, что у меня есть сборник «Бог сохраняет все» без автографа. Я подсунула Иосифу книгу и попросила надписать.

– Сперва пообедаем, голодный я, – сказал Бродский.

– Ну, Жозеф, ручка уже у тебя в руках, – заныла я, – потом мы забудем или что-нибудь случится.

– Что может случиться? – Он пожал плечами и написал: «Примите, Штерны, этот том, а посвящение потом».

Я как в воду глядела. В конце обеда Иосифу полагалось принять лекарство. Он похлопал себя по карманам, таблеток не нашел и спустился на улицу порыскать в машине. Появился он, держась за грудь и задыхаясь: машину увели.

Слава Богу, в доме нашлись и валокордин, и даже нитроглицерин. Позвонили в полицию. Нас успокоили: «Машина не украдена». Сказали адрес компании, «утащившей» машину. Оказывается, Бродский по рассеянности заблокировал своей машиной выезд из нашего двора.