Жизнь наизнанку

— Опять не в самую точку, — заметил Охотник и почему-то загадочно улыбнулся, что, собственно говоря, вышло не совсем «загадочно», а несколько зловеще. — Вот вроде бы суть, но как-то «не до конца». Приехал я сюда. — Он снова заговорил односложными фразами, будто воспоминания давались ему с трудом, или шли неохотно, давно вытесненные памятью в качестве не самых приятных. — Родом из Детройта, штат Мичиган. Хорошее это было лето. Одно из самых… Самых красивых в моей жизни. И было полно любви… — Он снова сел на стул, словно собирался рассказывать эту историю еще долго. Военные на заднем фоне немного расслабились, но расходиться пока не собирались, занялись кто чем: кто-то смотрел на ботинки, кто-то расхаживал туда-сюда, а кто-то откровенно любовался рисунками художника. Но вдруг, Дентон резко оборвал свой так заманчиво начинавшийся рассказ. — Но не будем об этом. Не вижу смысла ворошить старое.

— А я бы настоял, — все же возразил Художник.

— Зачем тебе это?

— Хочу понять, почему же вы так ненавидите себя и защищаете счастье и тот мир, что вокруг. Ведь, если не ошибаюсь, Вы не просто так выбрали меня рисовать Ваш портрет. Что-то Вас заставило это сделать. — Дентон внимательно смотрел на Ивана, и слабая улыбка прорезала его лицо. — Видите ли, я вначале подумал, что Вы обижены на людей за то, что они Вам не благодарны за Вашу заботу о них и их среде существования, или просто не замечают Вашей работы, но… Здесь что-то другое. Давайте, расскажите. Заставьте меня иначе взглянуть на мир вокруг. Можете начать с того, почему выбрали именно меня…

— Ты видишь суть, — без предисловий начал Охотник, — но лишь одну ее сторону, впрочем, как и многие в этом мире. Ее поверхность, так сказать. Но ее ты видишь даже больше чем на «отлично». Мне понравились твои картины. Они мрачные, реалистичные и, что самое страшное, правдоподобные. Я тоже вижу такие лица. Вижу каждый день. Без тени, как ты говоришь, счастья, света и намека надежды в глазах. Но это лишь верхушка айсберга, хоть и выполненная тобой «на отлично». Увы. Так сказать, оболочка, согласно наступившему времени. Кокон, наброшенный и носимый каждым, словно маска, ибо нет времени и сил ее снимать, так как мир вокруг жесток и требует больше усилий от человека на выживание, а не на проявление чувств. Все остальное скрыто внутри. Поверь, Нестеров, у каждого из этих людей, — он обвел картины Ивана рукой, — есть свой внутренний мир. И чтобы понять это, нужно с ним поговорить, войти в его положение, и войти к нему в доверие, прежде, чем он сбросит свой привычный кокон, и явит тебе душу, которая, увы, не зачерствела от такой жизни, а наоборот, хочет большего, но не может этого иметь только благодаря миру вокруг. Теперь ты понимаешь, о чем я?

— Пожалуй, да. — Согласился Иван, смакуя в уме новые мысли, новые понятия и идеи. — Но как я могу это показать? Если их не вижу?

— Их не надо видеть. Их надо чувствовать. — Ответил Охотник. — Нужно провести с человеком хотя бы день, чтобы уловить в нем, в его образе нечто действительно стоящее. Жизнь. Мимолетное в столь страшное время счастье. Надежду, которая, увы, не каждый день посещает любого из нас. А у тебя, Художник, пока только маски. Но исполненные, надо сказать, здорово.

— Но, послушайте, — обида вновь охватила Ивана. — Вообще, по какому праву Вы пытаетесь учить меня рисовать? И почему я должен, прислушиваться к Вашему мнению…

— А теперь та самая история… — Дентон подался вперед, облокотившись на коленки, и вперив взгляд своих острых карих глаз в Ивана, от чего тому стало не по себе, заговорил тихо, но вкрадчиво.