Жизнь наизнанку

Парень перевел окуляр с корабля на берег, и различил чуть в стороне от селения и толпы, сгрудившейся на утесе, одинокую фигуру, застывшую с самого утра, как только ненавистный тральщик показался на горизонте, а потом бросил якорь в полумиле от берега. Капитан первого ранга Нахим — единственный родной Данилке человек, отчим, после смерти матери взявший опеку над пасынком в свои руки и не оставивший мальчишку полным сиротой, одиноким и забывшим семейный уют. Чеков знал тайну этого сурового мужчины. И не только то обстоятельство, что он когда-то прибыл на остров с этим тральщиком — об этом знали все — но и о другом: тайну, которую сам Нахим в сильном подпитии, горюя об усопшей жене, рассказал ему. И об этом Данила никому не распространялся… в том числе не помнящему состоявшегося разговора Нахиму.

Парень перевел окуляр обратно на корабль и медленно поднялся на ноги. Трагедия начиналась.

На маленькую корму вывели трех человек, остальные пять с автоматами наперевес толкали их. Порой довольно грубо: один растянулся на палубе после такого тычка, и лишь леера по борту не дали бедняге свалиться в холодные темные воды.

Заключенных построили вдоль лееров, и из нутра тральщика вынырнул офицер. Его несложно было отличить от других по широкой черной фуражке с блестевшим спереди «яйцом» — кокардой. Данил нацелил оптику на Нахима и заметил, как напряглась фигура отчима, а кулаки сжались. Он определённо узнал ненавистного человека, отправившего соперника на изолированный пустынный берег.

И вновь парнишка оглядывал корабль. Офицер что-то говорил, а губы Чекова непроизвольно зачитывали давно заученный со слов Нахима текст:

«…являетесь врагами… решением Совета, осуждены на изгнание… каждому из вас положен годовой паек… скитания и жизнь в изоляции должны изменить вас… когда Совет посчитает нужным, вас заберут с острова… все в ваших руках: перевоспитание и будущая жизнь… каждый человек на счету… гнусного предательства… только суровыми испытаниями смоете свой позор!..»

Офицер говорил еще и еще, как будто беднягам нужна была напутственная речь перед смертью, словно они и сами не понимали, что никто уже не вернется домой. Это был театр для одного человека — Нахима, и ведь не жалко тратить топливо, чтобы пройти на корабле многие мили и каждый год показывать единственному неслучайно выжившему человеку одно и то же… Как будто он мало вытерпел, оставаясь в заточении более десяти лет. Но нет, месть человека с кокардой — месть на все времена. Пока не кончится топливо, либо — не погибнет кто-то из них.

Тем временем людей с корабля столкнули в воду. Данила застыл, затаив дыхание, всматриваясь в темную, отражающую серый с красной ватерлинией борт воду. И, наконец, смог выдохнуть, когда все трое вынырнули на поверхность. Шанс есть, и доказательством тому служит капитан, точно воткнутая в землю жердь, застывший на берегу. Следом полетели три тюка — пайки на год на каждого отверженного.

— Нет! Нет… нет… нет! — зашептал парень, увидев, как один из пловцов развернулся за тюком. — Быстрее к берегу, дурак! Потом будешь вылавливать свои манатки…

Но человек не понимал, либо никогда раньше не был свидетелем подобной пытки и не видел, что за чудовища населяют здешние воды, отчего с острова невозможно было выбраться в принципе. Поэтому заключенными оставались и жители Шишки.

— Быстрее к берегу! — шептал Данила, с силой прижав окуляр к глазу, ничуть не заботясь, что может остаться синяк. Он не сомневался, что недальновидность этого пловца вместе с ним осуждала половина населения, наблюдающего сейчас за трагедией. — Идиот! Ду… Черт! Морской…

Поверхность потемнела. Большое пятно размером в половину тральщика расплывалось под барахтающимся рядом с тюками человеком. Оно на секунду застыло, и под вздох парня из медлительной и широкой волны вынырнула ужасающая морда морского черта — огромной рыбины. Распахнутая пасть, полная зубов, заглотила человека вместе с тюком, за который тот успел ухватиться, и плавно захлопнулась, выцеживая лишнюю воду. Затем чудовище завалилось набок, уходя на глубину и окатывая траулер мощной волной. Люди, наблюдающие за высадкой изгоев, поспешно отшатнулись от лееров. Лишь оглушающий грохот раскатился по окрестностям. Был человек и нет — сожран существом, созданным войной… Офицер тотчас скрылся с палубы, и вода под тральщиком забурлила — рукотворная рыбина вздрогнула с носа до кормы и, набирая обороты, поспешила ретироваться с места обитания исполинского чудовища.

Оставшиеся на плаву изо всех сил работали руками, стараясь добраться до спасительного берега. Но это было непросто. Намокшая одежда тянула вниз, а холодная даже по меркам лета вода — сковывала мышцы и отбирала последние силы, наряду с мощью широких волн, лишая людей последнего шанса.

Данила, прикусив губу, смотрел сквозь увеличительные стекла половинки бинокля и мысленно помогал борющимся за жизнь людям.

— Давай! Давай! Греби шустрей!

Но сколь сильно ни хотелось ему помочь, не в силах паренька было тягаться с обновленной природой.