Жизнь наверху

— Об этом пусть договариваются юристы. Я не желаю ее больше видеть — это окончательно.

— Так ты в самом деле списал ее со счета?

— Она умерла для меня. Умерла и похоронена.

— А что ты станешь делать, если она потребует обратно машину?

— Ну что ты беспокоишься о всякой ерунде,— резко сказал я.— Я же говорил, чтобы ты предоставила это мне…— Я осекся и уже более спокойным тоном продолжал: — Извини, Нора. Ей-богу, Сьюзен ровным счетом наплевать на то, что станет с машиной. И потом, она ведь может пользоваться моим автомобилем. Или автомобилем компании. Фирма оплачивает все ее расходы, ты же знаешь.

— А она, оказывается, не только красива, но и умна. И, конечно, такая мелочь, как почти новенький малютка-«моррис», для нее сущий пустяк.

Взгляд мой невольно упал на черный круг, выделявшийся на кухонном столе. На всей мебели и на вещах в квартире как бы лежала такая же печать небрежности и следов долгого употребления: верхняя крышка маленького газового холодильника поцарапана, а дверца в хранилище для льда сломана. У пробки в ванной отсутствует цепочка, вода в унитазе спускается лишь после второй попытки, все дверные ручки по крайней мере на четыре дюйма вылезают из гнезд… Очевидно, никто из многочисленных обитателей этой квартиры никогда не заботился о ней и не любил ее настолько, чтобы произвести необходимый мелкий ремонт, не говоря уже о том, чтобы беречь вещи.

— Не знаю, умная она или нет,— сказал я,— но для компании она, конечно, ничего не делает.

— Судя по всему — обычное дополнение к тому, что уже тянут на себе налогоплательщики.— Она фыркнула, что, как я теперь уже знал, являлось признаком возмущения.— Противно. Противно до тошноты.

Вид у нее, однако, был самый что ни на есть довольный и необычайно цветущий — глаза были ясные, щеки розовые, и вся она дышала чистотой, хотя, казалось, этого очень трудно достичь в холодной, выкрашенной зеленой краской ванной комнате возле кухни,— оттуда сейчас доносилось бульканье, словно кран протестовал против того, что мы оба каждый день принимаем ванну.

— Никому не охота платить лишний налог,— заметил я.— А вот кому платить — Сьюзен или правительству,— это уже безразлично.

Я заметил, что Нора начинает злиться, и мне это доставило удовольствие: до того, как мы стали жить вместе, я тщательно избегал споров, но теперь делал все возможное, чтобы их спровоцировать.

Такое впечатление, с горькой иронией подумал я, будто мы уже женаты.

— Если бы люди вроде твоего тестя не увиливали от уплаты налогов, всем нам пришлось бы меньше платить.— Голос ее звучал пронзительно.

— Ничего подобного,— возразил я.— Правительство придумало бы что-нибудь еще — всегда можно найти, на что выбросить деньги.

— Я не стану с тобой спорить,— заметила она.— Мне еще предстоит сегодня взять два интервью по поводу этой проклятой собаки.

Уже на ходу она чмокнула меня.

— Ты могла бы доставить мне более приятное удовольствие,— заметил я и притянул ее к себе на колени.

— Нет, нет,— сказала она.— У меня нет времени.— Она вздохнула.— Нет. О господи, до чего же ты противный, ведь я сказала тебе…

Она взглянула через плечо на диван-кровать, стоявшую в закутке, именуемом у нашего хозяина «спальней». Потом еще раз вздохнула, и лицо ее словно застыло, преображенное наслаждением. Она встала, не выпуская моей руки.

— Люби меня,— сказала она и, когда мы уже направились в «спальню», добавила гораздо более смелое слово и с улыбкой повторила его.

— Как хорошо, что можно любить друг друга вот так, без всяких помех,— заметила она получасом позже.

— А разве ты не привыкла к этому, когда была замужем?

Она пристегнула чулки.

— По правде говоря — нет. У Эрика на все было свое время. Однажды в субботу утром мне все-таки удалось соблазнить его, но потом он никак не мог себе простить того, что уступил соблазну. И мне не мог простить, что я соблазнила его. Эрик все время чего-то боялся. Боялся уехать из Леддерсфорда, боялся, что у нас пойдут дети прежде, чем мы успеем накопить на собственный домик, боялся, как бы чего не подумали соседи…

Она взяла было юбку с кресла, стоявшего рядом с диваном, затем снова положила ее и, опустившись передо мной на колени, прижалась головой к моему бедру.

— В Лондоне легче жить,— сказала она.— В Лондоне все лучше. Я нигде не была так счастлива, как здесь.— Она вздохнула и окинула взглядом комнату.— Я знаю, это ужасная дыра, но мне она нравится, нравится даже этот проклятый газовый счетчик, который все время жрет шиллинги. Мы в Лондоне — и это главное. Вот сегодня утром я выйду на улицу и окажусь в Лондоне. Я тебе говорила, что, когда я училась в колледже, у меня в спальне на стене висела карта метрополитена?

— Нет, никогда,— сказал я.— Я и понятия не имел, что тебе так нравится Лондон.

— Я говорила тебе об этом тысячу раз,— сказала она.— Только в риторической форме.— В голосе ее послышались мечтательные нотки.— Слоан-сквер, площадь Виктории, Сент-Джеймский дворец, Вестминстер, Чаринг-Кросс, Тампль… Джо, если у нас будет эта квартира в Хэмпстеде, мне очень скоро захочется иметь детей…