Жизнь (не) вполне спокойная

Все знали, что Алиция собственные дела скандально пускает на самотек, зато чужие решает с блеском. Про свои дела она забывала, или ей просто не хотелось возиться. Для других у нее всегда находились и время, и память, и силы. На нее можно было рассчитывать «при любой погоде». Если кому-то нужна была помощь, она мчалась впереди паровоза, даже если эта помощь была во вред ей самой.

А вот человеческую глупость она никак не могла понять. И тысячу раз погорела на этой самой глупости. Но она не понимала самого этого явления. Я ей много раз пыталась втолковать, что она никогда не угадает, каким местом думал очередной идиот, потому что он вообще ничего не думал. Умного человека можно «просчитать», дурака же никогда. Это до Алиции не доходило.

Каждый раз, столкнувшись с глупостью, она бывала глубоко изумлена. Всякий раз чья-то глупость приносила ей то моральный, то материальный ущерб. Она никогда не делала поправку на глупость, не принимала ее к сведению априори. Похоже, просто не соглашалась признавать существование такого понятия.

Она удивительно владела своими чувствами, подчинив их разуму. Давно миновали те времена, когда она решила убежать с Зенеком, которого я в романе «Всё красное» обозвала Эдеком. Ее мать очень плохо к нему относилась, потому что он был обыкновенным пьяницей. А к побегу Алиция со всей серьезностью готовилась, уложив в багаж подушку и консервный нож. Возлюбленного она ждала у окна с багажом под рукой, но возлюбленный не пришел, поскольку надрался в хлам и о романтических чувствах забыл. Алиция потом рассказывала мне эту историю, плача и смеясь.

Она смогла трезво оценить ситуацию и отказаться от алкоголика, не питая идиотских надежд в стиле «когда женится — переменится», хотя сентиментальную привязанность к нему она сохранила надолго. Да, она была крепкий орешек, а мы все знаем, как тяжело это дается. Честь и хвала Алиции за это, а я ей даже завидую.

Свой сад она любила безгранично. Раньше ей ведь не приходилось так тесно общаться с растениями.

После смерти Торкиля она превратила земляные неудобья и рвы в райские кущи. На это ушло двенадцать лет. Она заинтересовалась садоводством, принялась углубленно изучать этот вопрос. У нее была легкая рука, «зеленые» пальцы. У нее всё росло, хоть палку воткни. Хотя не всё у нее поначалу получалось правильно.

Я как-то бестактно брякнула, что высокие растения нельзя сажать перед низенькими, они будут загораживать солнце. Алиция недовольно фыркнула, но когда я приехала на следующий год, высокие росли позади низких. Представители датской прессы с удовольствием публиковали снимки сада Алиции.

А она трудилась день и ночь. Самолично проделывала в саду все тяжелые работы.

В последние годы у нее, правда, сил поубавилось. Сад разрастался и превращался в джунгли, но какие же прекрасные!

Даже сорняки были на загляденье. Алиция вполне разумно их не уничтожала, можно было выпалывать только одуванчики.

Великодушие ее было удивительным. Однажды ее домработница Стася, которая уже давно умерла, чудная женщина, нечаянно вырвала розу, привитую на дичок. И вот, пожалуйста — Алиция ее не убила. Даже худого слова не сказала, хотя чуть не упала в обморок.

Алиция постоянно жила надеждой, что когда-нибудь успеет всё-всё в саду сделать, навести порядок, выполоть, посадить… Надежда связывала ее с жизнью.

Я тоже живу надеждой, поэтому я ее прекрасно понимаю.

Алиция хотела сделать больше, чем могла. Она давно должна была бы нанять ловкую и очень снисходительную домработницу, которая помогала бы ей, не уничтожая ее чудесный хаос. Но нет — свои деньги она продолжала тратить на стол и кров для очередных гостей — бездомных, бестолковых, неудачливых и придурковатых. Возможно, ей нужно было чувствовать, что кому-то значительно хуже, чем ей.

Вернувшись из Польши в последний раз, она еще какое-то время держалась, хотя уж не могла, да и не должна была, жить одна. Алиция впала в депрессию, потому что датские местные врачи отменили ей польские лекарства, исключительно хорошо подобранные. Из этой депрессии ее вытащили, но она так и не вернулась к своему прежнему спокойному состоянию. А добила ее, прости господи, та самая сокрушительная уборка, которую потребовали сделать ее сиделки и домработницы.

Я согласна, что поддерживать чистоту на этом складе рухляди было почти невозможно, но между Алицией и прислугой возник конфликт. Когда в свой очередной приезд я увидела этот мертвенный порядок, у меня сжалось сердце. Отобрать у Алиции надежду, что она еще раз сможет просмотреть рекламные буклеты, садоводческие брошюры, старые газеты, банковские выписки, пожелтевшие письма, праздничные открытки, фотографии?..

Я понимаю, что нужно было создать условия для человеческого проживания, но ведь не так грубо и жестоко! И практически без ее ведома. Как после смерти… К черту мытье окон! Запыленные кучи бумаги, коробки, пустые или со странным содержимым, пусть их, но выбросить цветы?! Помещение сразу лишилось уюта и тепла — и все это ради чисто вымытых окошек? Для прислуги окна важнее Алиции? Варварство…