Жизнь (не) вполне спокойная

Теоретически, чтобы посмотреть кинокартину, надо было часика этак за два встать в очередь и ждать. Практически в этой очереди можно было толкаться до прихода костлявой с косой без желаемого результата. Результативную технику мы освоили молниеносно. Хвост на «Запрещенные песенки» закручивался в четыре кольца и заканчивался где-то на горизонте. Мы заняли очередь, немножко выждали, после чего пошли вперед разведать ситуацию. Кроме законного хвоста, впереди образовалась неорганизованная толпа. Мы затесались в гущу, после чего оказалось, что стоим уже гораздо ближе. По прошествии некоторого времени мы снова продвинулись вперед. Именно в этот момент открыли двери в фойе.

Как законная очередь, так и нелегальная толпа ринулись вперед. Прямо возле нас через толпу прорывался милиционер, мы живенько пристроились ему в тыл. Милиционер, сам того не ведая, торил нам дорогу и отбуксировал нас аж до того места, где очередь сворачивала вглубь фойе. Там милиционер принялся наводить порядок: он отделял стоявших в очереди от не стоявших, правых от неправых.

Нас, видимо, он счел стоявшими и правыми, потому что силой впихнул в очередь. И за это замечательное место мы держались уже зубами и когтями, что требовало неимоверных усилий. Потом осталась только битва у кассы — и на «Запрещенные песенки» мы попали с первой попытки.

Мы проникали в разные кинотеатры и на другие фильмы, каждый раз разными способами, хотя принцип оставался прежним. Иногда с нами ходила мама, которая, ясное дело, приходила позже и на всё готовенькое.

Уроки мы с Янкой делали вместе, обычно у меня. Отец на работе, мать в гостях у родичей, нам было тихо и спокойно. Не помню, чтобы при этом мы что-нибудь ели, должно быть, жизнь в те времена была весьма спартанской. Но все-таки, перебравшись из трех бытомских комнат с комфортной ванной в больничный бокс с промерзшей канализацией, я была счастлива, потому что снова жила в Варшаве. По-настоящему я поняла и прочувствовала свое отношение к этому городу во время восстания, когда издали мы наблюдали зарево пожаров.

В сорок седьмом году отец продал «поместье» под Груйцем, потому что в силу вступили какие-то ограничительные законы. Человек имел право жить или в деревне, или в городе, иметь жилье и там и тут не разрешалось. Кроме того, протестовала Тереса, на которую свалились все сельхозработы, а у нее при этом уже была нормальная работа в Груйце. Нам было немного жаль сада, но другого выхода мы не видели, продажа состоялась, и отец заплатил довоенные долги.

Купил он и квартиру, более или менее нормальную. Называлось это переуступкой прав на квартиру от шляпника из Прушкова за возврат стоимости ремонта. Стоимость ремонта составляла сорок тысяч, отец заплатил двести, и это была не самая выгодная сделка в его жизни.

Мне было пятнадцать, когда мы с матерью поехали в Чешин. Отец должен был приехать позже, в свой отпуск. После четырнадцатилетней разлуки я встретилась с Лилькой, единственной кузиной-ровесницей. Мы понравились друг другу с первого взгляда.

Во второй половине каникул вернулся домой Лилькин брат, Генек, человек уже взрослый, старше нас на десять лет. Учился он в Гливицах, а в июле проходил практику. Мы все купались в Ользе у плотины. Лильку он плавать научил, а меня нет, я в таких вопросах оставалась безнадежной неумехой.

После каникул, как водится, я вернулась в школу. В школе на меня свалилась еще одна обязанность, которую я исполняла с неподдельным удовольствием. Учебников страшно не хватало, на двадцать девять девиц в классе был только один учебник латыни, и этот учебник был мой. Поэтому на меня возложили обязанность перепечатывать тексты для всех, а делала я это на машинке отца у него на работе. Печатала я восемь копий сразу, перепечатывала потом каждый текст трижды, и потом мне совершенно ничего не нужно было учить.

Серьезных проблем в школе у меня не было, хотя каждую неудачу и неуверенность я тяжело и глубоко переживала. Плохо написанная контрольная отравляла мне весь остаток дня и ночь, а потом наутро оказывалось, что я написала ее хорошо. Единственное, что не доставляло мне ни малейших хлопот, — сочинения по польскому языку. Я могла писать их в любом количестве и на любую тему.