Жизнь Николая Клюева

Тогда же, в 1920 году, две небольшие книжечки Клюева были изданы в Берлине в издательстве «Скифы». Одна из них называлась «Избяные песни», другая – «Песнь Солнценосца. – Земля и Железо». Об истории издания этих книг сведений почти не имеется, но не приходится сомневаться в том, что посредником между Клюевым и «Скифами» был Иванов-Разумник. С ним у Клюева возобновились отношения осенью 1920 года, когда олонецкий поэт на короткое время вновь оказался в Петрограде. Иванов-Разумник привлек Клюева к участию в «Вольной философской ассоциации» («Вольфиле»), где он был товарищем председателя (Андрея Белого). 24 октября 1920 года в «Вольфиле» состоялся вечер Клюева: поэт читал свои стихотворения. В те дни Клюев виделся с Блоком, подарившим ему с надписью сборник «Седое утро». Это была, по-видимому, последняя встреча поэтов.

Летом 1920 года Клюев отправил письмо Сергею Городецкому в связи с его приездом из Баку в Петроград:

«Прочел в газетах твои новые, могучие песни, и всколыхнулась вся внутренняя моя <так в копии. – К.А.>. Обуяла меня нестерпимая жажда осязать тебя, родного, со страдной думой о новорожденной земле и делах ее.

Приветствую тебя от всего сердца и руки к тебе простираю: не забудь меня.

Так много пережито в эти молотобойные, но и слепительно прекрасные годы. Жизнь моя старая, личная сметена дотла. Я очень страдаю, но и радуюсь, что сбылось наше – разинское, самосожженческое, от великого Выгова до тысячелетних индийских храмов гремящее.

Но кто выживет пляску земли освободительной?!

Прошу тебя об ответе скорейшем. Поедешь ли вновь в теплые края, возьми меня! Тебе там все знакомо, а мне – чужая сторона.

Где Есенин? Наслышан я, что он на всех перекрестках лает на меня, но Бог с ним – вот уже три года, как я не видал его и строчки не получал от него.

Как ты смотришь на его дело, на его имажинизм?

Тяжко мне от Мариенгофов, питающихся кровью Есенина, но прощаю и не сужу, ибо все знаю, все люблю смирительно.

Волнуешь ты меня своим приездом – выйдет ли твоя книжка «Нефть» и где?* [Сборник «Нефть» был издан в 1921 г. в Баку]. Видел ли ты мой «Песнослов»?

Трудно понимают меня бетонные и турбинные, вязнут они в моей соломе, угарно им от моих избяных, кашных и коврижных миров. Но – любовь и им. Все в свое время придет».

В этих словах точно отразились противоречивые настроения поэта, владевшие им в 1919-1922 годах. Ими же проникнуты и его стихотворения тех лет, большая часть которых вошла затем в сборник «Львиный хлеб». Собственно говоря, мотивы этого сборника звучали, хотя и слабее, уже в последних стихотворениях «Песнослова». В новой книге Клюева перед читателем развертывается нерадостная картина горящей и гибнущей, «неприкаянной» России. «Россия плачет пожарами», «Умирают звезды и песни», «Страстотерпица Россия Кажет Богу раны и отеки», «Над мертвою степью безликое что-то Родило безумие, тьму, пустоту» – эти и подобные им строчки придают сборнику «Львиный хлеб» жуткую трагическую окраску. Поэт не устает твердить и о собственной неминуемой гибели: «Родина, я умираю, – Кедр без влаги в корнях»; «И заплачут шишками сосны Над моей пропащей могилой»; «По мне Пролеткульт не заплачет, И Смольный не сварит кутью»... Одно из самых безысходных стихотворений книги – «Повешенным вниз головою...»; оно явно перекликается со строками клюевского письма к Миролюбову, цитированного выше.

Звучат в «Львином хлебе» и традиционно клюевские темы: отрицание Города, Запада, «мадам Культуры». «Не зовите нас в Вашингтоны, В смертоносный, железный край»; «От Маркони, Радио вервий Саваоф не милует нас»; «Безголовые карлы в железе живут»; «...Из книжных улусов Тянет прелью и кизяком» и т.д. Но главное в этой книге – ее насыщенность образами Востока. «Львиный хлеб – это в конце концов судьба Запада и Востока, – говорил Клюев о своей книге. – Россия примет Восток, потому что она сама Восток, но не будет уже для Европы шитом <последние слова – перифраз блоковской строчки из поэмы «Скифы»: «Но сами мы – отныне вам не шит...». – К.А.>. Вот это обретение родиной-Русью своей изначальной родины – Востока и есть Львиный хлеб». Будущее России видится Клюеву в слиянии киноварного пшеничного «мужицкого рая» с экзотической красотой Востока: «И под огненным баобабом Закудахчет павлин-изба»; «Над Сахарою смугло-золот Прозябнет России лик»; «Грядущей России картины – Арабская вязь и резьба».

Клюев не только любил Восток, но и не раз намекал в своих стихах на то, что бывал в далеких краях. «Помню пагодные узоры. Чайный сад и плеск че-чун-чи»; «Старый лебедь, я знаю многое. Дрему лилий и сны Мемфиса». В действительности Клюев на Востоке не был и, видимо, дальше Кавказа никуда не ездил. Об этом свидетельствовал и Н.И. Архипов: «Клюев никогда не был ни в Персии, ни в Индии, ни в Китае, хотя и держался так, словно был».