Жизнь номер два (СИ)

— Да, — сказал я. — Отец меня в Германию отправит к осени, учиться там. Года на три-четыре, я так думаю. После — приходи в любое время, и будет, как ты попросила. Обещаю и даю слово.

— Ты… ты… — сказать ничего больше Аглая не смогла и попросту разревелась. А потом бросилась мне на шею.

Как мы вдвоем уместились в сидячей ванне, не спрашивайте, я уже не вспомню и сам. Помню только, что вылезать оттуда было очень сложно, и нам это долго не удавалось. Помню, что ковыляли к кровати мы, держась друг за друга, чтобы просто не рухнуть на пол. А после этого не помню ничего вообще…

…Утром я проснулся первым. Полюбовавшись сладко спящей Аглаей, осторожно, боясь потревожить женщину, вытащил руку из-под ее головушки и встал с кровати. Солнце нахально пыталось пропихнуть свои лучи сквозь задернутые занавески, голубиное гульканье и воробьиное чириканье отчетливо слышались даже при закрытом окне. Захотелось наполнить комнату солнцем, свежим утренним воздухом и щебетаньем птиц, чтобы Аглая проснулась радостная и счастливая. Раздвинув занавески, я распахнул створку окна и… И тут же отпрянул назад, а потом осторожно подобравшись сбоку, задернул занавески обратно. Повернув голову, увидел, что Аглая еще спит. Уф-ф, хорошо… Хорошо, что она не видела моего испуга и не стала задавать естественные в этом случае вопросы.

Чего я испугался? А вы, если вас уже дважды пытались убить, испугались бы внезапно пришедшего понимания, что за вами вот прямо сейчас наблюдают? Наблюдают внимательным и ничуть не добрым взглядом. Причем не просто наблюдают невооруженным глазом или там в подзорную трубу, а как бы даже не прицеливаются…

Глава 15. Свобода, равенство и другие заботы

Мы с Аглаей внимательно осмотрели друг друга и остались довольны — ни в ее, ни в моей одежде никаких изъянов не нашлось. Можно выходить.

…Утреннее происшествие с моим испугом осталось для Аглаи незамеченным, разбудил я ее попозже, когда более-менее успокоился. Доброго утра мы пожелали друг другу не только словом, но и делом, и когда блаженная расслабленность уступила место сильному голоду, я устроил небольшое торжество свободы, равенства и братства в одной отдельно взятой городской усадьбе. На революцию мои действия, разумеется, не тянули — я всего лишь спустился на кухню с целью организации завтрака для нас двоих. Мне удалось разжиться некоторым количеством хлеба, сыра, колбасы и ветчины, все это я на глазах обалдевшей кухарки нарезал и сложил в небольшую корзинку, предварительно застелив ее толстой бумагой, в которую в лавках заворачивали колбасы. Перед этим я загрузил кухарку обязанностью поставить на огонь чайник, и когда корзинка наполнилась бутербродной нарезкой, он уже вскипел. Осталось лишь конфисковать немного сладостей, реквизировать заварной чайник примерно литрового объема, заварить чаю покрепче, и я покинул кухню с корзинкой в одной руке и чайником в другой. На лице кухарки читалось справедливое возмущение, но вякнуть она не посмела. И правильно, пусть потом среди прислуги бухтит, что боярич средний совсем со своей бесстыжей девкой разум потерял, аж даже сам еду ей понес — мне от того ни холодно, ни жарко.

Аглая тоже слегка выпала в осадок. Она-то думала, что я просто распоряжусь насчет завтрака, и никак не ожидала, что сам его приготовлю и принесу. Женщина попыталась что-то проворковать в том смысле, что я ее так совсем разбалую, я поинтересовался, как часто ее вообще балуют, и получив ожидаемый ответ — никогда — сказал, что такую как она и побаловать не зазорно. Какую награду я получил за свою несказанную доброту и заботу, думаю, понятно. Но на выход мы собирались по другой причине.

Разговорив Аглаю на тему ее жизни, я узнал, что у нее есть четырехлетняя дочка, и сейчас, пока Аглая квартирует в нашем доме, девочка живет в семье ее сестры, где рады деньгам, что дает им моя первачка на содержание дочки, а вот самой дочке вроде бы тоже рады, но вроде бы и не так чтобы очень. Я посчитал такое положение не лучшим и велел Аглае отправиться домой и полдня посидеть с дочкой. Сегодня должны были прибыть монахи для оценки моего предвиденья, да и у меня самого кое-какие дела нарисовались, так что я со спокойной душой объявил своей женщине свободное время до послеобеденного часа. Аглая, конечно, удивилась, не привыкла она к такому обхождению, но мне-то что за дело? Раз мне хорошо с ней, то и ей должно быть хорошо со мной, для меня в таком подходе ничего необычного не было. Да и обрадовалась она возможности дочурку повидать, чего уж там…