Жизнь? Нормальная: Повести и рассказы

Вот так, в легкой (горькой) фельетонной форме выстраивался страшный, гибельный для нашей морали, экономики истинный облик «авторитетного Шкуро», «твердого хозяина» Шкуро, «десятки лет несущего тяжелый груз ответственности на своих плечах».

Дальше в тексте шло изложение горьких судеб способных, а то и просто талантливых конструкторов ЦКБ, которых «съел» Шкуро.

Длинный синодик мог бы составить «пожиратель» одаренных.

Но, погодите, ему же должны были быть нужны способные инженеры?

Он держал нескольких смирных или «не опасных». Но в большей мере ему были нужны «листажисты».

Он, как черт ладана, боялся проверки опытных разработок серийным производством. Куда безопасней загружать не конвейер, а полки архива ЦКБ, и кустарно кропать опытные образцы, ссылаясь на отсутствие индустриальной базы.

И какие печальные преступные итоги!

За десятилетия созданы горы чертежей. Мертвой макулатуры!

Выходит — целая организация, много людей, много лет работала — творчески, по-настоящему трудилась, авралила, — чтоб Шкуро мог: а) получать «заработанные» деньги, б) держать руки на рычагах управления НУЖНЫМИ ЛЮДЬМИ, в) располагать базой для своих ученых забав, г) тешиться дутым престижем.

Какую малую долю имел он от целого!

И с таким ничтожным коэффициентом «полезного» действия он все же паразитировал на теле мощного организма, поддерживая его холостой бег.

«Какой цинизм!» — мысленно воскликнул Сашин.

10

С обеда сотрудники пришли, словно по уговору, много раньше и принялись за работу. Молча, по-прежнему изредка поглядывая на Сашина.

Сашин прочел все.

— Все верно, — сказал он вслух, — и доказательно. Это ужасно! Но кто же…

Его заинтересовал автор, подпись которого он хотел прочесть с благодарным чувством и, может, пожать ему руку с хрустом. В конце подписи не было. Он торопливо посмотрел первый лист — автора нет.

Негодование овладело им.

— Олег Георгиевич, вы читали? — повернулся он к Линчевскому, совершенно позабыв, что порвал с БЫВШИМ начальником все отношения.

— Да.

— Это возмутительно! — воскликнул Игорь Игоревич.

— Поздно же вы раскусили Шкуро, — заметил Муромцев.

— Я не о Шкуро. Но этот обвинительный акт — анонимка!

— Чего это вы так против безымянности? — возразил Семенов. — Анонимность в принципе не противоречит морали.

— Что?! Хороша же ваша мораль. Как вам не стыдно!

— Не стыдно. Анонимно — значит, безымянно. Анонимно, бывало, печатали свои произведения классики.

— Бросьте! Мы, видите ли, апеллируем к высоким примерам. Анонимка — это проявление нашей трусости…Вы скажите лучше, Оля, прямо: вы подписали бы этот правильный документ?

— Н-нет…

— Почему?

— Не знаю.

— Так знаю я! В вас нет гражданского достоинства. Все ваши интересы сосредоточились на вашем детеныше…

— Не называйте Владика детенышем!

— Чего он к ней привязался? — угрожающе спросил Слава.

— Недостаточно быть самкой., — не слушая и не слыша продолжал Сашин.

Негодующая Оля встала.

— Это переходит всякие границы! — крикнула с места Рогнеда Николаевна. — Олег Георгиевич! Почему вы молчите?!

Оля заплакала, отвернувшись к окну.

— Игорь Игоревич. Успокойтесь, — как-то очень индифферентно сказал Линчевский.

— Простите, Оля. Вы неправильно меня поняли… — смутился Игорь Игоревич.

— Слушайте, вы, обличитель! — встал с места Семенов. — Мы не трусы. И герой ли тот, кто легко и просто пишет заявление об уходе? А может быть проще было бы уволить Шкуро? Мы не делаем ничего для этого. Почему так подавил нашу волю этот Карабас-Барабас? Он зол, вреден, но не глуп. Он наблюдателен, памятлив и психолог, конечно. Он держит нас тем, что он может нам дать? Нет, тем, что он может не дать. Он может не дать хорошую характеристику в аспирантуру, на курсы, для поступления в вуз, в суд и черт-те еще куда. Слава богу, что мне не нужна его характеристика в прачешную. Он может, Он может не позвонить в хозяйственный отдел министерства, чтоб мне выправили железнодорожный билет в месяцы пик, может не оплатить мягкий вагон, потому что я не достал купированный. Может срезать заслуженную премию за строптивость. Он лезет в мой кошелек. Может не написать ходатайство в исполком, если у меня течет, крыша. Муромцеву, например, который живет в развалюхе, назначенной к сносу, он может не выдать древесные отходы для отопления. С наслаждением он предаст их огню в цекабевском дворе. Не даст грузовик для их вывоза. Славе он может не дать разрешения приходить на пятнадцать минут позже за счет обеда, а он загородник, завязан электричкой…

— С нового года у меня жилье в городе, — буркнул Слава.

— Получил? Квартиру? — живо откликнулась Рогнеда Николаевна.

— Женюсь, — покраснел Слава.

— Счастливец! У него есть еще неиспользованные возможности, — пошутил Семенов. — А у меня их давно уже нет и я в лапах у Шкуро! — со злобой вскрикнул он. — Я семнадцатый в списке…

Все поняли, что список этот на жилплощадь.

— Отпроситься с работы я могу только за свой счет, написав заявление. А авральные переработки идут за счет ненормированного рабочего дня. «Вы у нас ведущий конструктор», — «льстит» тебе сам директор…