Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В Германию я выехал накануне Нового , года, получив подпись ГПУ на моем паспорте за час до отхода поезда, хотя разрешение на выезд было дано за несколько дней и были заказаны билет и спальное место. Я пробыл в Берлине два месяца и сделал в Центральной Лаборатории исследование о гидрогенизации ацетилена в этилен, при чем мне удалось избежать образования заметных количеств купрена (полимера ацетилена). Почти 90% ацетилена превращается в этилен, а 8% гидрируется до этана. Баварцы интересовались этой реакцией, потому что они имели на своих заводах отбросы кальций карбида и хотели их использовать, разложив их водой, чтобы полученный ацетилен превратить в этилен, как более дорогой газ, который имеет спрос на рынке.

Во время моего пребывания в Берлине я получил приглашение на торжественный акт Страсбургского Университета, где будет превозглашено о моем избрании почетным доктором химии. Я написал ректору письмо о своем согласии прибыть и просил прислать мне разрешение на в’езд во Францию по этому случаю. Несмотря на то, что ректором было возбуждено соответствующее ходатайство, я не получил разрешения вплоть до моего от’езда из Германии.

По совету моего приятеля X. я приобрел в Германии наилучший фотографический аппарат со всеми приспособлениями для увеличения снимков (все стоило около 500 марок) и решил на русской таможне заплатить соответствующую пошлину. Но в таможне Негорелое ни за что не хотели брать пошлины с этого аппарата и заявили мне, что он может служить для моих научных работ. В таможне вероятно знали, что я пожертвовал несколько тысяч марок на покупку аппаратов для Института Высоких Давлений, и потому отнеслись к фотографическому аппарату с такой снисходительностью.

Перед самым от’ездом из Берлина я был приглашен на завтрак, который был организован Обществом Немецких Инженеров по случаю! пребывания в Берлине меня и академика А. Ф. Иоффе. На этот завтрак был приглашен также и А. Третлер, представитель для осведомления инженерных и научных кругов обо всех новейших достижениях в Германии и заграницей или, как говорили тогда, для культурной связи между обоими странами. На этом завтраке немецкие инженеры и химики очень приглашали меня приехать на Второй Международный Энергетический Конгресс, который должен состояться в июне 1930 года в Берлине. Во время завтрака акад. Иоффе, хорошо владеющий немецким языком, сделал сообщение о современном состоянии СССР и осветил некоторые стороны жизни в таком свете, который не совсем точно освещал действительность; лучше было бы ему не затрагивать некоторых вопросов, так как можно было наперед сказать, что немцы не удовлетворятся его заключениями и предсказаниями. Я предпочел ничего не говорить, и не делать никаких возражений моему коллеге. После завтрака я попросил Третлера передать в Полпредство просьбу моих немецких коллег о желательности моего участия в Конгрессе, а если можно, то написать об этом и в Москву. Третлер обещал сообщить об этом полпреду и исполнил мою просьбу.

По приезду в Москву в первых числах марта я сразу заметил, что во многих советских учреждениях царит нервное напряжение, обусловленное, как мне передавали, непонятными арестами массы служащих; у многих чувствовалась неуверенность в завтрашнем дне, а начавшаяся принудительная коллективизация деревень и раскулачивание производили ужасное впечатление безнаказанного насилия и лицемерного отношения власти к крестьянам, ради освобождения которых от «гнета» царского режима якобы и была затеяна революция. Я ясно сознавал, что мы, и без того стесненные в свободе слова, будем в скором времени еще более стеснены в своих действиях. В моей голове все сильнее и сильнее крепло желание покинуть мою¹ родину, так как я пришел к заключению, что никакой пользы ей принести я не могу, а имею, наоборот, все шансы в скором времени попасть в лапы ГПУ. Как нарочно мой большой приятель X., имевший возможность слышать иногда секретные новости, исходящие из ГПУ, конфиденциально сообщил мне, что в ГПУ очень недовольны моим поведением заграницей; ему сказали, что напрасно Ипатьев видится с людьми, которых советский гражданин должен был бы избегать. Это новое предупреждение еще более подтвердило мое предположение, что советская власть считает меня опасным для себя человеком.