Жизнь Пи

Все кончилось так, как и должно было кончиться в случае с гиеной. Она застыла на корме и тяжело задышала, словно при одышке. Я мигом вскарабкался по веслу как можно выше и уперся в борт шлюпки только пальцами ног. Зверюга вдруг поперхнулась и закашлялась. И тут ее вырвало. Чуть ли не на спину зебры. Гиена спрыгнула в собственную рвоту. И так в ней и валялась, дрожа, скуля и крутясь из стороны в сторону, будто испытывая самое себя – сколько ей еще осталось страдать и мучиться. Она просидела в своем тесном закутке весь остаток дня. Порой зебра тревожно фыркала, чуя у себя за спиной хищника, но большую часть времени лежала неподвижно – беспомощная, потерянная, молчаливая.

Глава 44

Солнце взмыло вверх по небосклону, достигло зенита и покатило к закату. Я весь день просидел верхом на весле неподвижно – если и шевелился, то лишь затем, чтобы не потерять равновесие. Всем своим существом я стремился к горизонту: не появится ли там точка, знак моего спасения. Я пребывал в томительно-тоскливом ожидании. Те первые часы запечатлелись в моей памяти одним звуком, но не тем, о котором вы, наверное, подумали, – не скулежом гиены и не шипением морской волны: это было жужжание мух. В шлюпке оказались мухи. Они появились откуда ни возьмись и, как все мухи, принялись вяло летать широкими кругами, а когда сближались, то закручивали головокружительные спирали и пронзительно жужжали. Некоторые даже осмеливались подлетать ко мне, за борт. Описав вокруг меня петлю-другую, они возвращались обратно, прерывисто гудя, как одномоторные самолеты. Ума не приложу, откуда бы им взяться: то ли они были здесь всегда, то ли попали вместе с одним из животных, скорее всего с гиеной. Как бы там ни было, жужжали они недолго: через пару дней их как ветром сдуло. Гиена, примостившаяся позади зебры, хватала пастью по несколько мух зараз и заглатывала. Других, должно быть, и впрямь сдуло ветром. А некоторым, возможно, повезло закончить свой век в старости.

С приближением сумерек я забеспокоился. А под конец дня и вовсе стал всего бояться. Ночью корабль вряд ли меня заметит. Ночью гиена наверняка оживится, да и Апельсинка, может, очнется.

Наступила тьма. Луна не взошла. Тучи скрыли звезды. Предметы сделались расплывчатыми. Потом все разом исчезло – море, шлюпка и мое собственное тело. Море было спокойное, ветер ощущался едва-едва, а себя самого я даже не слышал. Я будто парил в черной пустоте. Взгляд мой был устремлен вдаль, где, как мне казалось, простирался горизонт, а уши старались уловить малейший живой звук в шлюпке. Я не верил, что смогу пережить ночь.

Среди ночи время от времени рычала гиена, а зебра тявкала и визжала; слышались и другие звуки – дробные, прерывистые. Я до того перепугался, что от страха, чего греха таить, наложил в штаны. Странные звуки доносились с противоположного конца шлюпки. Но шлюпка не закачалась, – значит, движения на борту не было. Проклятая бестия, похоже, затаилась где-то рядом. Во тьме, совсем близко, послышались громкие вздохи, стоны, ворчание и жалобные всхлипы. При мысли, что Апельсинка очнулась, у меня вряд ли выдержали бы нервы, и я ее отбросил. Взял и прогнал прочь. Подо мной тоже шумело – из воды доносились не то хлопки, не то шлепки, правда, недолго. Там тоже кипела борьба за жизнь.

Ночь тянулась медленно – минута за минутой.

Глава 45

Я продрог. Наблюдение, в общем-то, пустое, если бы оно не касалось меня лично. Светало. Быстро и незаметно. Цвет неба с одного края изменился. Воздух стал наполняться светом. Безмятежное море раскрылось передо мной огромной книгой. И внезапно настал день.

Потеплело, правда, только после того, как из-за горизонта выкатило солнце, похожее на сверкающий апельсин, однако мне не пришлось долго ждать, чтобы его почувствовать. С первыми же проблесками света оно ожило во мне надеждой. И по мере того, как очертания предметов обретали четкость, все более ощутимой становилась и надежда – и вот уже душа моя запела. Какое счастье греться в лучах надежды! Все, конечно же, образуется. Худшее позади. Я пережил ночь. И сегодня меня непременно спасут. Даже то, что я так думал, складывая эти слова в уме, обнадеживало само по себе. Надежда питает надежду. Когда горизонт обозначился резко очерченной линией, я буквально впился в него глазами. День снова выдался ясный – видимость была превосходная. Я воображал, как Рави сперва бросится меня поздравлять, а после начнет подтрунивать. «Это еще что такое? – скажет он. – Заграбастал себе здоровенную лодку, да еще целый зоопарк с собой прихватил. Никак, в Ноя решил поиграть?» Я увижу отца – взъерошенного, обросшего щетиной. Матушка обратит взор к небу и крепко меня обнимет. Я представил себе с десяток возможностей того, как оно будет на спасательном судне, когда наше счастливое семейство наконец воссоединится. В то утро горизонт как будто расплылся, губы мои тоже расплылись – в улыбке.