Жизнь Пи

Только лишь он забрался на борт, я отвалил от берега. Несколько часов мы болтались возле острова — течение не отпускало. Звуки моря меня раздражали. И от качки я успел отвыкнуть. Ночь тянулась медленно.

Утром остров исчез, а с ним — и глыба водорослей, которую мы тащили на буксире. За ночь веревку разъело кислотой.

Море было неспокойное, небо пасмурное.

93

Я устал от такого существования, бесцельного, как перемены погоды. Но продолжал тянуть лямку. Кроме бедствий, боли и долготерпения, рассказывать тут больше не о чем.

Как возвышенное нуждается в низменном, так и дольнее — в горнем. Верно вам говорю: попади вы в передрягу вроде моей — тоже устремились бы душой к небесам. Чем ниже падаешь, тем выше заносишься в мыслях. Так что в те дни отчаяния и лишений, в страданиях, не ослабевавших ни на миг, мне не осталось ничего, как только обратиться к Богу.

94

Когда мы добрались до суши — до Мексики, если быть точным, — я уже так обессилел, что даже обрадоваться толком не мог. Ну и намучились же мы с высадкой! Прибой чуть не опрокинул шлюпку. Я выбрасывал якоря — то, что от них осталось, — на всю длину, чтобы удержаться перпендикулярно к волне, а когда нас поднимало на гребень — выбирал. Таким вот манером мы и продвигались вперед — то вытравляя, то выбирая оба якоря. Рискованное было дело. Но наконец удалось оседлать волну в нужной точке — она подхватила нас и бросила далеко вперед, поверх рушащихся один за другим высоких валов. Я в последний раз выбрал якоря, а там уже волны сами прибили нас к берегу. Шлюпка зашуршала по песку и встала.

Я переполз за борт. Никак не решался разжать руки — боялся утонуть тут, в воде по колено, в двух шагах от спасения. Наконец поднял голову — прикинуть, далеко ли идти. И тут в последний раз моему взору предстал Ричард Паркер: он перемахнул через меня именно в этот миг. Я успел разглядеть, как тело его, во всей своей безмерной мощи, вытянулось в воздухе надо мной и промелькнуло меховой радугой. Он плюхнулся на мелководье — задние лапы растопырились, хвост трубой; еще пара скачков — и он уже на берегу. Направился было влево, оставляя за собой в мокром песке глубокие вмятины, но передумал и развернулся. Пустился вправо, мимо шлюпки. На меня даже не глянул. Ярдов сто пробежал вдоль воды, потом только повернул от берега. Двигался он неуклюже, несобранно. Несколько раз упал. На опушке леса остановился. Ну точно, сейчас обернется. Посмотрит на меня. Прижмет уши. Зарычит. В общем, поставит точку в наших отношениях. Как бы не так! Он стоял, напряженно вглядываясь в чащу. А потом Ричард Паркер — мой товарищ по несчастью, чудовищный, лютый зверь, ставший моим спасителем, — двинулся прочь и исчез из моей жизни навсегда.

Я доковылял до берега и рухнул на песок. Огляделся вокруг. Теперь я был совсем один: все меня оставили, не только родные, но и Ричард Паркер, и даже Бог — показалось мне в то мгновение. Но нет, конечно же нет. Этот песчаный пляж — такой мягкий, такой твердый, такой большой, точно щека Господня; а где-то там еще — улыбающийся рот и глаза, сияющие от удовольствия, что я наконец-то здесь.

Через несколько часов меня нашел мне подобный. Он убежал, но вернулся, привел других. Пятерых или шестерых. Они подошли ко мне, прикрывая носы и рты руками. «Интересно, что это с ними?» — подумал я. Они заговорили со мной на незнакомом языке. Вытащили шлюпку на берег. Понесли меня куда-то. Отобрали у меня и выбросили кусок черепашьего мяса, который я захватил со шлюпки.