Жизнь пяти

Длинная, неестественно вытянутая, провидчески искореженная, как и ее сердце, тень хрупкого женского тела в изящном, повторяющем выразительные контуры точеной, чуть осевшей из-за груза прожитых лет фигуры костюме парта16. За огромным полотном стекла прозрачного и горячего, обрамленного тонким металлом рамы Миран в приятном послеполуденном мареве теплого дня, гордо поднявшийся из серых, неприглядных, совсем недавно еще торчащих на виду словно огромные нарывы развалин былого. Уходящий вдаль к блестящим волнам спокойного моря широкий, просторный, шумный проспект, перестроенный и спланированный заново, как и многие другие, для удобного проезда вернувшегося из прошлого транспорта, переплетение улиц и кварталов с редкими то там, то тут поднимающимися всполохами каменной, строительной пыли, огромные, стройные, изящно вытянутые к голубому небу с редкими, пухлыми тучками сужающиеся к вершине светлые металлические цилиндры энергетических вышек. Непривычно рукотворные, осязаемо колоссальные в своих масштабах и неожиданно прекрасные в простоте исполнения. Одно из первых веяний нового времени, символ надежды и спасения для людей, внезапно лишившихся магии.

Как долго они еще будут привыкать к такому существованию? Сколько из них, безызвестных, неоглашенных, погибнет на этом суровом пути в будущее. Сколько попытается вернуться назад, подтянув за собой маловерных и сомневающихся, загородившись ими словно живыми щитами от правосудия и закона? А главное, как помочь первым и уничтожить последних?

Она давно задавалась этими вопросами, с тех самых пор, как решила, что в своих высокопарных изречениях на страницах «Слов конца и начала» Дир и Риман Фильмин, предлагая им, бесспорно, слишком идиллическую структуру нового общества и государства, явно недооценили ни масштаб последствий Темных арков, ни охват, глубину требуемых для поддержания элементарного порядка законодательных ограничений. Что ж наверняка Дир и сам давно понял ошибки, не зря же покинул Парламент17 после первых слушаний, отказавшись стать партом, а Риман так вообще пару лет назад ретировался на Тартрилон18, беспечно канув в лету безмятежных южных пасторалей. А Зире теперь доделывать за них всю грязную работу…

Так было всегда. Она усмехнулась. Глупо было полагать, что на сей раз выйдет по-другому. Глупо надеяться, что они все смогут выдержать и остаться вместе.

Резкий шорох за чуть сутулой спиной. Грубый, глубокий разрез складки на высоком лбу. Бесшумный поворот.

И перед Зирой еще одно, другое, окно. Только теперь за ним не город, а кабинет. Четыре стены, просторный, широкий стол с крепкими, массивными, резными ножками в необычном дуэте с мягким, изящным, хрупким стулом, пара книжных шкафов, внутри, на темных полках лишь невзрачные завитки пыли, истоптанный ковер на обновленном паркете пола. Два человека друг напротив друг друга: худой, сгорбившийся, будто изможденно притянутый к земле Курт и статный, гордый, крепкий, по-хозяйски уверенно небрежный Митар. Между ними и Зирой – толстое, прочное стекло, в котором поверх мужских фигур плавными, бледными линиями отражается ее собственное, сосредоточенное, гордое лицо. Они знает, что из-за стекла и магии никто не расслышит их разговора, однако никто – не она.

Урлан дэл19, ты не прав, Курт…

Голос Митара. Напряженный, надрывный чуть более высокий, натянутый струной, с прорывающимся на звонких согласный раздраженным, дребезжащим, рычащим, угрожающим эхом.

Мы всегда хотели так. Он…

Митар поднимает руку в пустоту. Крупный указательный палец вытянут вперед и подрагивает.

… наш учитель, хотел. Браза, да ты что с ума сошел окончательно!

Голос Курта сух и холоден.

Нет.

Он усмехается. Горестно, обреченно, со сквозящей, ранящей болью.

Это ты позабыл, Митар… Позабыл, среди всей этой крови, во тьме собственной трагедии, а потом и власти, той власти, что мы… мирдан соан… так безропотно и безрассудно…

Он качает головой, его волосы – тусклые, редкие, грязные у седых корней, в такт покачиваются из стороны в сторону.

… вручили тебе. Забыл цену. Цену оборванной жизни, остановленного сердца. Это ты, а не я, вдруг решил, что способен вершить судьбы, выносить приговоры, клеймить предателей и направлять нас на врагов, будто мы лишь твое безмолвное, бесправное оружие. Сколько их еще будет, Митар? Сколько я еще должен убить, прежде чем ты успокоишься? Браза…

Судорожное движение руки, неловко смахивающей со лба липкий, выступающий крупными, прозрачными каплями пот.

Может я и слаб, может мое тело уже и не способно выносить магию сертэ ....

Курт бледен.

… однако я вижу, что происходит. Вижу, куда мы идем. Вижу, куда идешь ты… Дора20, Митар.

Его взгляд вспыхивает огнем последней, отчаянной надежды.

Остановись, пока не поздно. Остановись, вен21. Наше время уходит, оно уже ушло, время произвола, время трагедий, время потерь. Теперь наступил их черед…

Он показывает куда-то за стекло.