Жизнь пяти

… партов, судей, следователей, агентов, а не убийц. Черед порядка и мира, черед главенства закона, а не слова одного единственного человека, кто бы им не был. Черед того, за что мы боролись все эти долгие годы.

Остановись, Митар, прошу тебя!

Курт подается вперед. Его тело, словно рассыпаясь под этими бесконечными складками одежды, на мгновение падает, шатаясь и дрожа. Однако он усилием собственной непоколебимой воли удерживает его в подчинении.

А Митар даже не пытается помочь.

Ты безумен.

Повторяет он: четко, уверенно, без колебаний. И Зира мысленно соглашается.

Безумен, Курт.

Молчание. Тяжелые веки Митара медленно опускаются и, лишь на мгновение задержавшись дольше, чем нужно, тут же взлетают вверх, открывая решительный взгляд темно-темно-серых глаз. Зира прекрасно чувствует аккуратное движение его магии.

И Курт, кажется, тоже.

Я не хочу делать этого.

Митар отстранен и холоден.

Не хочу причинять тебе боль.

Курт невольно распрямляется, собирается, его лицо застывает зеленоватой восковой маской не верящего, страшного отчаяния.

Они замирают. Оба, сделавшие первый шаг, оба, решившие все для себя.

Магия безудержного боя, уже давно разгорающегося в другом мире, ощущение непрестанно изменяющейся параллели22, присутствующего невидимого, но будто осязаемого движения двух застывших тел. Легкие, хлесткие подрагивания стекла. И такой странный, ядовито пьянящий туман мыслей.

Где-то в глубине здания раздаются крики агентов.

Но она знает, никто не успеет. Она больше не слышит их голосов – голосов бывших друзей, а отныне – врагов. А значит, все уже свершилось. Свершилось…

… слишком быстро.

Курт выходит: пошатывающийся, снова распадающийся на части, одурманенный, угасающий. Их взгляды встречаются на долю секунды. И, кажется, он совсем не удивлен тем, что увидел ее здесь. Увы, не удивлен.

Остановись, Курт.

Ее собственный голос звучит совсем неубедительно, безразлично и отрешенно. Однако она и не старается.

Он улыбается: едва поднимая кончики тонких, серых губ, и это улыбка напоминает ей оскал смеющегося черепа.

Прощай, Зира. Алсан веро23…

Затем разворачивается и уходит. Оставляя ей там за окном, будто в насмешку или быть может предостережение, искореженное ранами и прорывом24, умирающее тело Митара.

4

Время Темных арков…

Его слова, мимолетно брошенные в череде несущественных шуток и улыбок, такие откровенные, пугающие своей обнаженностью и явно стоящие ему куда большего, чем он желал показать, навязчивым, тянущим, жутковатым холодком преследовали мирно текущий поток ее мыслей, раз за разом заставляя их вернуться назад к тому самому разговору, завершившемуся его жарким, страстным поцелуем пару часов назад.

Слова о вине и ответственности, о сожалении и искуплении. Обрывки, отголоски тех противоречивых чувств, бесконечным сомнением наполняющих его сердце. Слова человека, запутавшегося, заблудившегося в перипетиях долга и совести, еще не сломленного, но уже надорванного теми страшными событиями, которые он не мог просто взять и оставить за спиной.

Она так желала помочь ему, так хотела понять и разделить с ним эту пока чуждую ей скорбь слабого человеческого сердца… Но, увы, не могла, по крайней мере не сейчас.

Не сегодня, когда вокруг хладнокровной волчьей стаей, вынюхивая и высматривая предателей, рыскали альстен-даны25 Скейлера. Не сегодня, когда полные опасений, сомнений и недоверия взоры академиков смотрели на нее из сумрачной темноты залы тайного собрания здесь, в квартире Нила в Квартале Первых. Не сейчас, когда их дело требовало всю ее без остатка.

Не сейчас…

Порыв легкого, ветра, по северному колкого и дерзкого даже в эти редкие для Неймара теплые ночи, приятной прохладой защекотал бархатистую, нежную кожу прикрытого лишь отчасти краем белоснежной простыни стройного, нагого, разгоряченного любовью и успокоенного тягостными размышлениями тела.

Вала невольно улыбнулась и задумчивым взглядом ясных, голубых, с теплой охристой окантовкой черного, блестящего зрачка глаз посмотрела на раскинувшуюся за небольшим, вытянутым, узким окном, обрамленным несуразного вида, грубым каменным наличником, беззвездную темную ночь, будто поглотившую весь без остатка крохотный, одиноко затерянный в лесах городок ученых-магов.

Когда-то они были так беззаботно и безумно счастливы здесь, в то далекое, теперь кажется время, когда тяжесть задуманного и начатого еще не лежала на их хрупких плечах.

Густые, нежные, гладкие пряди светлых волос, чуть подернутых волнами от солоноватого, впитавшегося и высохшего пота, медленно перекатились, оголив изогнутую дугой спину и ласково прикрыв уже кое-где подрагивающие от прохлады руки.