Читаем Жизнь по-американски полностью

Таким образом, у нас были связаны руки, и не только из-за угрозы жизни заложников. Мы принципиально отказывались вступать в переговоры с террористами — это значило бы провоцировать их на новые и новые похищения. Наша государственная политика исключала массовые репрессивные меры в борьбе с терроризмом. Некоторые члены администрации поддерживали лозунг Менахема Бегина — "око за око" — и считали, что необходимо организовывать убийство главарей тех групп, которые совершили акты терроризма против Соединенных Штатов и их граждан. Но Америка на это пойти не могла. В самом начале своего президентства я подписал приказ, запрещающий прямое или косвенное участие в убийствах при проведении скрытых операций. В частности, и по этой причине нашим агентам было так трудно проникнуть в террористические группы — во многих из них от вновь принимаемых членов требовали, чтобы они подтвердили свою преданность убийством какого-нибудь врага этой организации.

В результате наших поисков, как, например, после взрыва в бараках морских пехотинцев, нам часто удавалось собрать сведения, которые давали основание — но не стопроцентную уверенность — предполагать, что виновники находятся в таком-то месте. Но я несколько раз отвергал предложения провести массированный удар по этому объекту. Я не считал себя вправе принимать решение, которое может повлечь за собой гибель невинных. Джордж Шульц и Кэп Уайнбергер разделяли мою позицию. Кроме того, мы знали, что, даже если покараем виновных, можем навредить американским заложникам. У нас практически не было выбора, и я провел много бессонных часов, стараясь придумать, как спасти заложников. Перед моим мысленным взором проходили образы этих несчастных. А в мае 1985 года к ним прибавилась еще одна фигура — Дэвид П. Джекобсен, менеджер американского университета в Бейруте. Это был седьмой американец, похищенный в Ливане.

Как президент Соединенных Штатов, я считал себя обязанным добиться освобождения всех этих людей.

Почти каждое утреннее заседание Совета национальной безопасности я начинал вопросом: "Как дела с заложниками в Ливане?"

Я по-прежнему видел ключ к достижению прочного мира на Ближнем Востоке и прекращению национальных и религиозных распрей, жертвами которых стали наши заложники, в выработке соглашения, которое признавало бы право Израиля на существование в обмен на территориальные уступки Израиля палестинцам и предоставление им автономии. Мы не выберемся из клубка противоречий, пока не разрешим проблему палестинцев и не обеспечим безопасность Израиля.

Я считал необходимым идти на сближение с умеренными арабскими странами, о чем и говорил королю Саудовской Аравии Фахду, президенту Египта Хосни Мубараку и королю Иордании Хусейну, которые по отдельности приезжали в Вашингтон весной 1985 года. Все они обещали содействие нашим усилиям добиться умиротворения на Ближнем Востоке. Взамен все они просили у нас оружие и настаивали на более справедливом, как они выражались, распределении американской помощи на Ближнем Востоке.

Саудовская Аравия, естественно, больше всего заботилась о безопасности своих нефтяных месторождений. Король Хусейн, который проявил незаурядное мужество, пытаясь убедить своих арабских соседей примириться с существованием Израиля, сказал мне, что своими усилиями он заслужил неприязнь Сирии и опасается ее нападения. И король Хусейн, и король Фахд говорили, что им необходимо современное американское оружие для целей обороны, тогда как израильтяне расценивали оружие в руках арабов как угрозу своей безопасности.

Мне понравился Шимон Перес, который сменил Бегина на посту премьер-министра Израиля. Человек государственного ума, он более реалистически, чем Бегин, подходил к проблемам Ближнего Востока и признавал, что проблемы региона могут найти решение только с учетом интересов палестинских беженцев. В конечном итоге, к моему разочарованию, он не сумел перейти от слов к делу — ему противостояла в кнессете сильная оппозиция, которая была против любого соглашения с палестинцами и умеренными арабскими странами. Хотя Перес, как и Бегин, возражал против продажи Соединенными Штатами оружия Саудовской Аравии и Иордании, он с большей готовностью, чем его предшественник, выслушивал мои соображения о необходимости улучшения отношений с умеренными арабами и — в отличие от многих израильских лоббистов в нашей стране — не отказывался рассматривать альтернативные варианты. И хотя в начале 1985 года моя администрация получила согласие конгресса на значительное увеличение финансовой помощи Израилю, сторонники Израиля в конгрессе продолжали блокировать наши усилия несколько уравнять нашу помощь странам Ближнего Востока и добились запрета на продажу современного оружия умеренным арабским странам. В результате мне так и не удалось укрепить связи с этими странами в такой мере, как хотелось бы. Опять конгресс — собрание из 535 человек — брался определять внешнюю политику Соединенных Штатов.

В начале июня 1985 года на Ближнем Востоке произошло новое чрезвычайное происшествие. Вот что я писал об этом в дневнике:

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное