Читаем Жизнь по-американски полностью

С уважением, М.Горбачев

11 января 1986 года".

Через четыре дня Горбачев прислал мне новое письмо. За несколько часов до его получения мною он огласил в Москве его содержание. (За три недели до этого он писал мне, что ценит неофициальную форму нашей конфиденциальной переписки.) Это последнее письмо было явно рассчитано на пропаганду.

Он писал, что Советский Союз намеревается ликвидировать все ракеты средней и меньшей дальности в Европе, явно пытаясь представить это как советскую инициативу, в то время как на самом деле я еще в 1982 году предлагал применить в отношении ракет средней дальности, размещенных в Европе, "нулевой вариант". Он предложил также ввести мораторий на испытания ядерного оружия и призвал к ликвидации всех видов ядерного оружия обеими сторонами к концу 1999 года, но только при условии, что Соединенные Штаты откажутся от "создания, испытаний и развертывания ударных космических вооружений", — явный намек на СОИ.

Это был очевидный пропагандистский трюк, но мы не могли просто так проигнорировать его.

"Горбачев неожиданно выдвигает план сокращения вооружений, который избавит мир от ядерного оружия к 2000 году, — записал я в своем дневнике 15 января. — Конечно, у него в этом письме содержится парочка-другая дельных предложений, над которыми стоит поработать. Но нет ни малейшего сомнения в том, что в целом это чертовски хитроумная пропагандистская уловка. Нам с трудом придется объяснять, почему мы отвергаем его предложения". Лишь спустя несколько дней я сделал новую запись в дневнике: "В Овальный кабинет, предназначенный для работы сотрудников и заседаний СНБ, ввели пятерых афганских детей. Они были совсем маленькие дети. Но все они пострадали от советских бомбежек. Маленькая девочка с безнадежно изуродованным лицом. Трое детей, каждый без руки, и один ребенок без ноги. Я послал бы их фотографию генеральному секретарю Горбачеву".

Хотя я и был согласен с целями, изложенными в предложениях Горбачева, прежде чем мы смогли бы выработать соглашение, равноправное, доступное контролю и без лазеек в обеспечении нашей безопасности, предстояло разрешить очень большие проблемы.

Большие проблемы в достижении соглашения возникли не только из-за разницы между огромными советскими силами ракет наземного базирования и нашей триадой — ударными ракетами наземного, морского и воздушного базирования, — но и из-за обычных вооруженных сил стран Варшавского Договора, размещенных в Европе, значительно превосходящих аналогичные силы стран НАТО. Проблема возникла также из-за французских и английских ядерных ракет, которые Советы считали угрозой для себя, но по которым у нас не было полномочий вести переговоры по их сокращению. Проблему представляли также советские ракеты средней дальности, размещенные в Азии и оттуда нацеленные на Европу.

Наконец, хотя я и желал по-настоящему обеспечивающего безопасность и контролируемого американо-советского соглашения, ликвидирующего к 2000 году ядерное оружие, но что делать с приверженцами Каддафи по всему миру или с фанатиком, который держит палец на пусковой кнопке атомной бомбы?

Программа СОИ, если ее осуществить, дала бы нам нужную гарантию даже после запрещения ядерного оружия. И в этом, решил я, Горбачев столкнулся с непреодолимым препятствием.

Вот отрывок из моей дневниковой записи от 4 февраля 1986 года:

"Группа планирования СНБ обсуждала в Ситуационной комнате предложение Горбачева о ликвидации ядерного оружия. Некоторые хотели представить его как трюк, рассчитанный на публику. Я сказал "нет". Давайте ответим, что мы в целом разделяем изложенные цели, но сейчас хотели бы проработать детали. Если это предложение — пропагандистский трюк, то детали выявят это. Я предложил также объявить, что мы и впредь будем разрабатывать программу СОИ, а если исследования покажут, что защита от ракет возможна, то мы будем работать над тем, как использовать программу для защиты всего мира, а не только одних нас".

Спустя два дня я направил Горбачеву другое письмо, написанное от руки. В нем содержался ответ как на его послание от 24 декабря, так и на предложение от 14 января. Упрекнув его в том, что он огласил свое письмо, адресованное мне, я далее выразил свое удовлетворение, что мы приближаемся к общему пониманию проблемы ракет средней дальности, и надежду на то, что оставшиеся проблемы, касающиеся контроля за соглашением о ракетах средней дальности, могут быть вскоре доработаны. Я писал также, что согласен с ним в том, что решения должны приниматься не на основе взаимных заверений или намерений, а на основе трезвой оценки возможностей обеих сторон.

"И все же мне непонятны причины, — писал я, — Вашего вывода о том, что только страна, готовящаяся к нанесению первого упреждающего удара, заинтересована в обороне против баллистических ракет. Если такая оборона окажется в будущем осуществимой, она сможет облегчить дальнейшее сокращение ядерного оружия, порождая чувство уверенности, что национальная безопасность может быть обеспечена и без ядерного оружия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное