Жизнь по-американски

Когда Джимми Картер баллотировался на пост президента, его платформа включала сокращение расходов на оборону и осуществление того, что демократы называли "всеобщим экономическим планированием". Для меня это означало одно: демократы намерены позаимствовать некоторые принципы провалившихся советских пятилетних планов, причем Вашингтон должен определять общенациональные производственные задачи — где люди должны работать, чем должны заниматься, где должны жить и что должны производить. Платформа демократов также содержала призыв к "более справедливому распределению материальных ценностей, доходов и власти", т. е. основополагающие понятия, которые в данном контексте для меня означали конфискацию заработанного и достигнутого людьми нашей страны, людьми, которые работают и производят, и перераспределение в пользу тех, кто не работает и не производит.

Уверен, либералы, как обычно, исходили из самых лучших побуждений, но наша экономика — одно из величайших чудес света, и ей не нужны плановики, она существует, потому что исходит из принципов свободы. Миллионы людей заняты своим ежедневным делом и сами решают, как они хотят работать и жить, как хотят тратить свои деньги, распоряжаясь плодами своего труда. Наша страна не нуждается в "инженерах общества" или экономистах-плановиках. Законом нашей экономической системы является спрос и предложение, и право каждого выбирать свое дело, свой образ жизни, где и как ему жить — каждый волен в этом, если не ущемляется право других пользоваться такими же свободами.

Я также считал, что при администрации Картера создалась катастрофическая ситуация в области национальной безопасности. Пока проводилось сокращение нашей военной мощи, мы теряли свои позиции под натиском коммунизма во многих регионах мира; боевой дух нашей добровольной армии падал; войска стратегического назначения устарели; не предпринималось никаких действий, чтобы уменьшить угрозу ядерного побоища, способного уничтожить большую часть мира меньше чем за полчаса. Кроме того, существовали и другие неотложные проблемы, такие, как безработица, инфляция, резкое увеличение процентных ставок; складывалось впечатление, что проводимая администрацией политика приведет страну к серьезному экономическому спаду. Но хуже всего было то, как мне казалось, что Америка начинает терять веру в себя. Почти каждый день президент обращался к американскому народу со словами, что расцвет Америки миновал, что со временем всего будет меньше и американцам придется привыкать к этому, что мы не должны возлагать на будущее больших надежд и что во всем мы должны винить только самих себя.

Время шло, проблемы становились все серьезнее, и все больше людей обращалось ко мне, говоря, что я должен баллотироваться на пост президента. Постепенно я утверждался в решении выставить свою кандидатуру на выборах 1980 года.

В Лос-Анджелесе я встретился с Джорджем Бушем и еще несколькими друзьями, он сказал, что намерен баллотироваться в президенты в 1980 году. Подозреваю, что ему хотелось бы услышать от меня, что я не собираюсь баллотироваться, но я ответил: "Вы знаете, сам я пока еще не принял решения, но возможно, тоже буду баллотироваться".

Примерно в то же время человек пятнадцать моих самых консервативных сторонников попросили меня встретиться с ними в Вашингтоне в отеле "Мэдисон". Они предложили мне баллотироваться в качестве независимого кандидата. У них было намерение начать массированное национальное движение консерваторов, и я должен был возглавить его. Четыре года назад кое-кто из них уже пытался осуществить такую задачу, но тогда я отказался. На этот раз я просто сказал им, что они не в своем уме: большая часть американских консерваторов — республиканцы, и они не отступят от этих принципов ради третьей партии. При этом я добавил, что если когда-нибудь смогу осуществить то, во что верю, то это произойдет в рамках Республиканской партии. Но они не хотели слушать моих доводов, поэтому я просто ушел.

Некоторые из этих твердолобых никогда не простили мне этого. (Позже я узнал, что потом они тайно встречались с Александром Хейгом и почти убедили его стать моим соперником.)

Я знал, что если решу баллотироваться в 1980 году, то передо мной встанут прежде всего две проблемы: во-первых, мне придется доказывать представителям восточных штатов — а они всегда относились с подозрением к любому выходцу с Запада, особенно из Калифорнии, — что я не экстремист, и, во-вторых, мой возраст.

Если я одержу победу на выборах, то вскоре после вступления в должность мне исполнится семьдесят лет и я буду самым старым президентом за всю историю США. (Фактически это будет тридцать первая годовщина моего тридцатидевятилетия. Когда мне исполнилось шестьдесят пять, я, как и Джек Бенни[28], пустил шутку, что все последующие дни рождения отмечают годовщину моего тридцатидевятилетия.)