Для того чтобы у нас с Даной пошла работа, мне, специалисту, важно было создать с ней прочный терапевтический контакт. Его по-разному называют: контакт, связь, рапорт, терапевтические отношения. Это такой уровень доверия, взаимной открытости, партнерства, который позволяет добиться максимальной продуктивности совместной работы врача и пациента. Я был готов к тому, что мне придется преодолеть некие «звездные преграды» – назовем это так. Работая со знаменитостями, я почти каждый раз сталкивалась с этим: хорошие, толковые, умные, проницательные, талантливые люди, становясь знаменитыми, быстро покрываются этой тщеславной звездной пылью, из-под которой не так легко удается извлечь их настоящую личность.
Но у Даны было не только это. Дана во время беседы тет-а-тет запросто становилась простой, обычной, естественной, искренней, но кое-что препятствовало терапии – это эмоциональные перепады, которые я наблюдал у Даны. К сожалению, наше общество все еще слишком плохо разбирается в аффективных расстройствах. Про депрессию мы говорим: «Это у тебя в голове» (понятно, что в голове, серотонин снижен в мозге, а мозг в голове), а про биполярное расстройство, мне кажется, даже в столице один из пятидесяти прохожих еле-еле сможет сказать что-то внятное.
Если про зависимость Даны знал весь мир, то про биполярное расстройство я рекомендовал ей не никому говорить. Нет, я не запретил ей, у меня нет такого права. Я объяснил Дане, что ее просто-напросто не поймут. Что люди даже не смогут произнести это словосочетание. Что даже врачи – врачи! – часто произносят «биополярное» вместо «биполярное». Да, мы все еще слишком невежественны в вопросах психического благополучия на этом витке эволюции, – так обстоят дела. И она со мной согласилась. Примерно в течение года, пока я подбирал метод терапии биполярного расстройства, пока помогал ей осваиваться с трезвостью и просто, по-человечески, поддерживал ее, Дана держала слово и не говорила никому, что лечится у меня. Медицина оставалась медициной, не смешиваясь с публичным балаганом.