Читаем Жизнь поэта полностью

Сильными и яркими штрихами отметил Пушкин гибель английского поэта в стихотворении «К морю».

Он называл его оплаканным свободой гением, властителем наших дум, «могущим, глубоким, мрачным, как море, ничем неукротимым»:

Шуми, волнуйся непогодой:

Он был, о море, твой певец.

На смерть Байрона отозвались и друзья Пушкина.

В посвященном Пушкину стихотворении поэт И. И. Козлов писал, что вольнолюбием дышала чудесная арфа Байрона -

Он пел угнетенных свободу...

В. К. Кюхельбекер скорбел о его гибели:

Упала дивная комета!

Потухнул среди туч перун!

Еще трепещет голос струн:

Но нет могущего поэта.

Как будто проникая в глубь событий грядущего века, - «Не ты, Британия - вселенна!» - Кюхельбекер пророчествовал:

Увы! ударит час судьбы!

Веков потоком поглощенный,

Исчезнет твой народ надменный

Или пришельцовы стопы

Лобзать, окован рабством, будет -

Но Байрона не позабудет...

На фасаде вороничской церкви прикрепили мемориальную доску в память об отслуженной в ней попом Шкодой обедне за упокой раба божия боярина Георгия.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 

МИХАЙЛОВСКОЕ 

1825-1826 

«Сильны мы... мнением; да! Мнением народным...»

...В разны годы 

Под вашу сень, Михайловские рощи, 

Являлся я; когда вы в первый раз 

Увидели меня, тогда я был 

Веселым юношей; беспечно, жадно 

Я приступал лишь только к жизни; годы 

Промчалися, и вы во мне прияли 

Усталого пришельца...

А. С. Пушкин. «...Вновь я посетил»7

Анна Керн. Миниатюра работы неизвестного художника.

Михайловское. Аллея Керн в парке. Фотография.

В летний июньский вечер 1825 года Пушкин направился в Тригорское и застал там Анну Керн, приехавшую навестить своих двоюродных сестер - Анну и Евпраксию Вульф.

Пушкин и Анна Керн впервые встретились в Петербурге, в доме президента Академии художеств А. Н. Оленина. Увидев ее в Тригорском, поэт несколько смутился.

«Однажды, - вспоминала позже Анна Керн, - явился он в Тригорское с большою черною книгою, на полях которой были начертаны ножки и головки, и сказал, что он принес ее для меня. Вскоре мы уселись вокруг него, и он прочитал нам своих «Цыган». Впервые мы слышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу: я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности...»

Пушкин закончил чтение, и Анна Керн запела для него «Венецианскую ночь» слепого поэта И. И. Козлова, три строфы которой М. И. Глинка переложил на музыку в певучих итальянских ритмах:

Ночь весенняя дышала

Светло-южною красой;

Тихо Брента протекала,

Серебримая луной...

Об этой встрече Пушкин тотчас же написал П. А. Плетневу: «Скажи от меня Коз лову, что недавно посетила наш край одна прелесть, которая небесно поет его «Венецианскую ночь» на голос гондольерского речитатива - я обещал известить о том милого, вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит ее, но пусть вообразит себе красоту и задушевность - по крайней мере дай бог ему ее слышать!..»

Приписка поясняла, что письмо написано поэтом в присутствии Анны Керн.

Через несколько дней П. А. Осипова предложила совершить после ужина прогулку в Михайловское. Погода была чудесная. Лунная июльская тихая ночь была насыщена ароматом полей. «Мчалась младость на любви весенний пир...» Ни прежде, ни после Анна Керн не видела поэта таким добродушным, веселым и любезным. Он шутил без острот и сарказма, хвалил луну, не называл ее глупою и говорил: «Люблю луну, когда она освещает красивое лицо».

«Он быстро подал мне руку, - рассказывала Анна Керн, - и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться...»

Это была неожиданная, после шестилетнего перерыва, встреча. В душе поэта «настало пробужденье» - пробуждение от всех тяжелых переживаний, перенесенных «в глуши, во мраке заточенья» - в многолетнем изгнании.

Глубокой ночью Пушкин вернулся к себе. Он был взволнован, и владевшие им настроения вылились в изумительный, вдохновенный гимн любви:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

«Вакхическая песня», стихотворения «Если жизнь тебя обманет...» и «Я помню чудное мгновенье...» были созданы Пушкиным, одно за другим, в Михайловском, в 1825 году.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное