Жизнь поэтов

— Потрясающе, Ник! — вымолвил я, поймав его свирепо торжествующий взгляд. — Просто замечательно! — восторгался я, стоя в этой промозглой подземной пещере и восхищенно разглядывая капли, выступившие на деревянной облицовке. Пошлю ему в подарок бочонок амонтильядо.

Звонок.

Привезли книжные полки: светлый праздник души.

Черт побери, они же не собраны! Пусть провалится в тартарары тот человеконенавистник, который придумал эту гнусность — «сделай сам». Пусть сидит там в дерьме и «делает сам» до второго пришествия — я по его милости палец себе разбил, сколько металлических заноз в ладони всадил. «Изготовлено в Югославии»... Дружище Тасич родом из Дубровника, ну, попадись он мне, достанется ему на орехи!

А вот и худший из всех часов: налив себе выпить за мои первые дни свободы, я делаю глупость — звоню Энджел. Она, конечно же, тоже наливает себе, и мы говорим с бокалами в руке.

— Как дела в серале? — вопрошает она.

— Брось, Энджел, не заводись.

— В тот вечер у Дэвида и Норы мне стало так обидно, когда ты сказал при всех, что у меня, мол, будет право посещения.

— Так я же в шутку!

— Никто что-то не смеялся.

— Я здесь работаю, Энджел, это моя келья отшельника, все равно что ашрам у Луэллина, или как он там у него называется.

— Когда объясняешь ты, Джонатан, это звучит куда как убедительно. Когда же пытаюсь объяснить это я, на меня смотрят как на законченную дуру.

— Так ведь правом посещения пользуются родственники тех, кто сидит в тюрьме. Вот я и хотел сказать, что писатель — тот же узник, метафорически.

— А фактически в изоляции-то оказалась я. Ты же от меня заперся.

— Мы все это с тобой обговорили, Энджел. Я не даю тебе ключ, чтобы чувствовать себя тут полным, безраздельным хозяином, знать, что это моя собственная территория, место, где я могу уединиться и работать.

— Не подумай, Джонатан, что мне очень надо вламываться к тебе. Просто у меня в голове не укладывается, что мне не доверяет мой собственный муж. — Помолчав, она продолжает: — К тому же, по-моему, это неправильно, что ключ только у тебя: мало ли что может случиться.

— Что именно?

— Не знаю. А вдруг ты заболеешь? Двигаться не сможешь? Ногу, например, сломаешь или инфаркт, инсульт?

— Спасибо за заботу, Энджел.

Господи боже мой, она уже застолбила эту квартиру: оставила сушиться на стойке душа комбинацию, повесила в шкафу свой купальный халат, поставила в аптечку жидкость для контактных линз. Чего ей неймется?! Куда я — туда и ей надо. Иной раз собираемся куда-нибудь, так она возьмет и в мои цвета оденется. И дался ей этот мужской стиль: полотняные пиджаки и широкие брюки летом, галстук, завязанный свободным узлом под воротником. Вообще тут сам черт не разберется: в этом году все они вырядились в мужское. До всех-то мне дела нет, но на ней видеть этот маскарад противно. А то еще, бывает, начнет задумчиво потирать подбородок в серьезном разговоре — точь-в-точь как я.

Понял теперь, что они там делают: кирпичную стену долбят, окно пробивают. Уже отколотили кружок у буквы «Ю» и левую палочку от «н», смотри-ка, они уничтожают «Юнайтед тред милз», нет, как вам понравится, эти парни топают там по лесам на уровне четвертого этажа, рискуя сломать себе шею, ради удовольствия какого-то психа, пожелавшего иметь дневной свет на чердаке! Спуститься вниз им не по чему, так что хочешь не хочешь — прошибай стену и лезь внутрь через пролом. Холодина к тому же, вон мачта на Центре мировой торговли совсем примерзла к небу.