Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

Не оставив ничего за спиной, она двинулась в неизвестное, убежденная, что едет навстречу своему счастью. Правда, в свете существовали и другие мнения по поводу ее безоблачного счастья с Дантесом.

«Мне жаль Дантеса, нужно было бы помешать этому браку — он будет несчастием для них обоих»^{383}, — писала императрица Александра Федоровна одной из своих любимых фрейлин, Екатерине Тизенгаузен, старшей дочери Е. М. Хитрово.

По настоянию Луи Геккерна, со дня возвращения Е. И. Загряжской в Петербург и до отъезда Екатерины Николаевны из России они не только не виделись, но и прервали переписку.

30 марта 1837 года

30 марта 1837 года саксонский посланник при российском дворе барон Карл Люцероде сообщил письмом статс-секретарю Зешау:

«<…> молодой барон Геккерен-Дантес был приговорен к лишению звания офицера и русского дворянина и был вывезен жандармами за пределы империи с запрещением когда-либо возвращаться в нее. Его супруга вскоре последует за ним»^{384}.

1 апреля 1837 года

1 апреля 1837 года Екатерина Николаевна и барон Луи Геккерн, поневоле разделив судьбу Дантеса, навсегда покинули Россию.

В «Санкт-Петербургских ведомостях» одно за другим прошли два сообщения об отъезде за границу «баронессы Екатерины Николаевны Геккерен, французской подданной; спросить на Невском пр. в доме генерал-лейтенанта Влодека под № 51» и «барона фон Геккерен, Чрезвычайного посла и полномочного министра короля Нидерландов»^{385}.

А всего два месяца назад, накануне дуэли, посылая вызов Пушкину, Луи Геккерн писал: «…Я сумею <…> Милостивый Государь, научить вас уважению к званию, которым я облечен и которого никакая выходка с вашей стороны оскорбить не может. <…>»^{386}.

«Благородный пафос» сего послания не был услышан, так как, по словам князя Вяземского, «Пушкин его не читал, но принял вызов». Просчитанное, продуманное коварство дипломата было разоблачено и наказано. И если Геккерн за свою «выходку» поплатился карьерой в России, лишившись и «звания», и «уважения», то Пушкин заплатил жизнью, чтобы (цитируя того же Геккерна) «покончить с этим чудовищным собранием гнусностей».

Итак, российский император Николай I, не без участия нидерландского принца Оранского, выдворил за пределы России барона Луи Геккерна и его «приемного сына».

Однако дипломатический корпус и после их отъезда активно обсуждал события, связанные с дуэлью и отставкой посланника.

2 апреля 1837 года

«Петербург, 2 апреля 1837 года.

Барон Геккерен, министр голландский, отправился вчера с тем, чтобы больше не возвращаться. Сын его, убийца г. Пушкина, разжалован и отправлен на границу с фельдъегерем»^{387}, — извещал депешею в итальянское министерство иностранных дел неаполитанский посланник в России князь ди Бутера.

3 апреля 1837 года

Из донесения баварского посланника в Петербурге графа Максимилиана Лерхенфельда:

«…Голландский посол г. Геккерен выехал третьего дня, получив оскорбление в виде отказа в прощальной аудиенции у их императорских величеств и получив теперь же прощальную табакерку, несмотря на то, что он не представил отзывных грамот и формально заявил графу Нессельроде, что его величество король Голландский не отозвал его, а только разрешил ему отпуск на неопределенное время.

По этой причине присылка табакерки вместе с отказом в обычной аудиенции явились настоящим ударом для г. Геккерена, вызванным, по-видимому, какою-нибудь особою причиной, что император, по всей вероятности, и объяснит королю Голландии»^{388}.

3 апреля 1837 года.

Г. Геверс — барону Верстолку в Гаагу.

«…На другой день после моего приезда барон Геккерен ходатайствовал о прощальной аудиенции у царской фамилии, но государь передал через Нессельроде, что он желает избежать объяснений, которые могут быть только тягостными. Он предпочел не видеть г. Геккерена и приказал по этому случаю пожаловать, как доказательство своего благоволения, бриллиантовую табакерку, украшенную портретом его величества. Не имея с этого мгновения никаких препятствий к оправданию, г. Геккерен закончил необходимые приготовления к отъезду и выехал в Гаагу третьего дня днем, сдав мне архив и бумаги посольства.

Геверс»^{389}.

Сардинский посланник в С.-Петербурге граф Симонетти сообщал своему министру в Турин:

«3 апреля 1837 года. Петербург.