Читаем Жизнь после смерти полностью

В окрестностях Москвилля теперь меньше фермеров, чем когда-то, и нет ни одного из местной ветви рода Чаффинов. Внук Пинка Лестер – вышедший на пенсию торговый представитель компании Ralston-Purina. В его арсенале – улыбка торговца, дружеское подмигивание и зубочистка. Его искренность и конгениальность в сочетании с дружелюбным а-похлопаю-ка-я-тебя-по-плечу сослужили в его карьере хорошую службу: они с женой Руби Джин комфортно устроились в несколькокомнатном доме на улице, где живут обеспеченные люди. Другой внук Пинка Ллойд – инженер компании Ingersol-Rand. И никто из них не плодился, как лимоны, растущие на заднем дворе. Последнее обстоятельство немало меня удивило: поговорив с Лестером и Руби Джин по телефону, я мысленно поместила их в интерьер типичной кухни фермерского дома – с клетчатыми хлопчатобумажными занавесками на окнах и яйцами в плетеной корзинке (вероятно, из-за их акцента и большого количества употребляемых ими «может быть» и «возможно»). Сегодня днем мы – Лестер, Руби Джин и я – заняты визитами. Мы сидим в гостиной Ллойда, и двое мужчин предаются воспоминаниям (Лестер и Ллойд – самые старшие из потомков Джеймса Л. Чаффина. У Маршалла и Абнера наследников не осталось, а потомки Джона слишком молоды, чтобы помнить какие-либо подробности). Лестер был подростком, когда дедушка Пинк рассказывал ему историю о призраке и о завещании прадедушки. Его мать Эстелла вместе со своим папой Пинком ездила в дом к Джону, чтобы найти то пальто. «Грязная была дорога – от начала и до конца, – вспоминает Лестер. – Все окна залепило. Мама говорила, что помнит, как выглядело пальто. Карман к подкладке был пришит вручную, и к нему прилепились какие-то грязные гнезда».

Я не поняла, что это значит, и мне уже готовы были все пояснить, но тут Руби Джин внесла свой чай со льдом и сказала: «Осиные гнезда, Мэри». Иногда меня сбивает с толку местный акцент. Слово «буфет» требует четырех повторений и похода на кухню.

Я спрашиваю, как выглядел Джеймс Пинкни Чаффин. «Он был тощим, – говорит Лестер. – Шести футов ростом. С морщинистой кожей. С усами. Не слишком здоровый с виду».

Руби Джин гоняет по кругу кусочки льда в своем стакане. «У него не было усов, милый».

Лестер обдумывает реплику, выпячивая верхнюю губу. «Думаю, у него были усы».

Немного погодя Руби находит фотографию: Пинк Чаффин, его жена и дочь позируют в праздничной одежде. Рубашка Пинка из ткани в полоску выглядит новой, волосы его расчесаны и напомажены, но под ногтями можно разглядеть темные полоски грязи. Он бесхитростно смотрит прямо в объектив спокойным и безрадостным взглядом – возможно, именно так он глядел на поверенного Джонсона. Усов у него нет.

Ллойд – младший из двух внуков. На нем джинсы Levi’s и кукурузного цвета футболка-поло. Его воспоминания о Пинке – воспоминания ребенка. Он помнит, как сидел у дедушки на коленях, а кресло-качалка раскачивалось так сильно, что иногда ударялось обо что-то задней частью. И еще он помнит, как дедушка мастерил игрушечных лошадок, вырезая их из стеблей кукурузы и приделывая гривы из лоскутков хлопковой ткани. Ллойд идет через комнату к старинному шкафу со стеклянными дверцами и достает стеклянную трость, скрученную вверху и увенчанную круглой ручкой. «Это его воскресная трость», – говорит он. По стеклу бегут красные и синие полоски, и трость напоминает леденцовую палочку. Я видела Пинкни и его семью только на окрашенных в цвет сепии старинных фотографиях, и мне трудно вписать эту разноцветную и фатоватую вещицу в сложившуюся у меня в голове грязноватую и монохромную картину существования Джеймса Пинкни Чаффина. Его потомки могли бы с таким же успехом показать мне принадлежавшие ему мужской букетик цветов или гетры.

Ни Лестер, ни Ллойд не помнят своего дядю Маршалла, первоначально унаследовавшего недвижимое имущество Джеймса Л. Чаффина. Ллойд говорит, что жену Маршалла Сьюзи окружала аура, в которой ощущалось что-то злое. Если вы помните, в соответствии с первым завещанием эта женщина могла претендовать на многое, поскольку вся земля отходила ее мужу. Примечательно, что первое завещание было написано через год после их с Маршаллом свадьбы. Возможно, Сьюзи давила на свекра, требуя составления завещания. Лестер утверждает, что дедушка Пинк любил рассказывать историю о привидении и скрытом документе, но ничего не говорил о Маршалле, его жене и обстоятельствах, при которых появилось первое завещание. Однако Лестер припомнил, что Джеймс Л. Чаффин стал жить под одной крышей со своим сыном Маршаллом после того, как дом старого фермера сгорел. Возможно, старик чувствовал, что очень обязан сыну. И в самом деле, Маршалл – не последний человек из тех, кто что-то знал и мог бы сказать в связи со смертью Джеймса Л. Чаффина. Между ними, несомненно, существовали близкие отношения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Человек. Прошлое. Настоящее. Будущее

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука