Кое-где они замечали чудом уцелевших птиц, явно завезенных в Берлин из чужих краев, а в одном углу им попалось на глаза перепуганное облезлое существо: вначале они приняли его за собаку, но вскоре поняли, что это волк. Фрида умоляла, чтобы Урсула позволила ей взять его с собой в подвал и приручить. Урсула даже помыслить не могла, что сказала бы на это почтенная соседка фрау Егер. Их собственная квартира теперь напоминала кукольный домик, открытый посторонним взглядам вместе со всеми приметами быта: с кроватями и диванами, с картинами на стенах, даже с какими-то безделушками, почему-то не пострадавшими при взрыве. Все мало-мальски ценное они уже вынесли; оставалось еще кое-что из книг и одежды; вчера под осколками разбитой посуды обнаружился запас свечей. Урсула надеялась обменять их на лекарства для Фриды. В туалетной комнате еще стоял унитаз; время от времени непонятным образом давали воду. Одна из них обычно стояла со старой простыней, закрывая другую от нескромных взглядов. Да кому теперь было дело до скромности?
Урсула приняла решение перебраться назад, в квартиру. Пусть там холодно, зато не душно — в конечном счете для Фриды так лучше. У них сохранились одеяла и пледы, а спать можно было вдвоем на одном матрасе, забаррикадировавшись обеденным столом и стульями. Урсуле постоянно лезли в голову мысли о блюдах, преимущественно мясных, которые они ели за этим столом: эскалопы, бифштексы, мясо-гриль, мясо тушеное, мясо жареное.
Квартира их находилась на третьем этаже, и это обстоятельство, в сочетании с завалами на лестнице, могло остановить русских. С другой стороны, они с дочкой оказывались на виду, как куклы в своем кукольном домике, женщина и девочка, бери — не хочу. Фриде было всего одиннадцать, но из восточных областей доходили слухи, что от русских это не спасет. Фрау Егер без умолку нервно рассказывала, как советские полчища движутся к Берлину, убивая и насилуя. Радио не работало, оставалось полагаться лишь на слухи да на редкие, скудные листки новостей. У фрау Егер не сходило с языка название Неммерсдорф. («Резня!»){130} «Да уймитесь же», — бросила ей на днях Урсула. По-английски, так что соседка, конечно, не поняла, но наверняка уловила недружелюбный тон. Фрау Егер была заметно поражена, что к ней обращаются на вражеском языке, и Урсуле даже стало совестно: в конце-то концов, это просто перепуганная старуха, напомнила она себе.
Восточный фронт с каждым днем приближался. Интерес к Западному фронту давно угас, всех будоражил только Восточный. Отдаленная канонада сменилась непрерывным ревом. Ждать спасения было неоткуда. Численность Советской армии составляла полтора миллиона, а германской — восемьдесят тысяч, да и те, с позволения сказать, защитники были — складывалось такое впечатление — стариками или подростками. Может, и бедную старую фрау Егер призовут — отбивать врага шваброй. Через считаные дни, а то и часы могли нагрянуть русские.
Поползли слухи, что Гитлер умер. «Туда ему и дорога», — сказал герр Рихтер. Урсула помнила, как фюрер дремал на залитой солнцем террасе «Берга». Свои полчаса на сцене он отпаясничал. А что в итоге? Армагеддон или вроде того. Гибель Европы.
Но это и есть сама жизнь, возразила себе Урсула; Шекспир прямо говорит: «Жизнь — это только тень, комедиант, паясничавший полчаса на сцене».{131} В Берлине теперь каждый стал тенью. Жизнь, которая прежде так много значила, сделалась грошовым товаром. Урсула мимолетно подумала о Еве — та всегда спокойно относилась к идее самоубийства; последовала ли она за своим кумиром в ад?
Состояние Фриды было тяжелым, ее лихорадило, она постоянно жаловалась на головную боль. Если бы не ее болезнь, они, возможно, присоединились бы к потоку беженцев, устремившихся на запад, подальше от русских, но она бы просто не выдержала этих скитаний.
— Я устала, мама, — шептала она, жутким эхом вторя соседкам с верхнего этажа.
Урсула оставила ее одну и поспешила в аптеку, пробираясь сквозь завалы, а кое-где спотыкаясь о трупы, — к мертвецам она уже привыкла. Когда снаряды начинали падать слишком близко, она укрывалась в дверных проемах, двигаясь короткими перебежками от угла к углу. Аптека была открыта, но лекарств у аптекаря не оказалось; взять у нее драгоценные свечи или деньги он наотрез отказался. Совершенно убитая, она повернула к дому.
Ей было страшно, как бы за время ее отсутствия что-нибудь не случилось с Фридой, и она зареклась оставлять дочь без присмотра. Буквально в паре кварталов от своего дома Урсула увидела советский танк. Это зрелище повергло ее в ужас. А что было бы с Фридой? Канонада не смолкала ни на миг. Как видно, стучала в голове неотвязная мысль, приближался конец света. Если так, пусть Фрида умрет не в одиночестве, а у нее на руках. А у кого на руках будет умирать она сама? Ей так хотелось защиты надежных отцовских рук; от мысли о Хью у нее потекли слезы.