Жизнь после жизни

— Mens sana in corpora sana,[35] — твердил он.

Лучше не поправлять, думала Урсула. Он гордился знанием латыни и начатков древнегреческого. Его мать экономила на всем, чтобы дать ему хорошее образование, «на блюдечке ничего не подносили, как некоторым». Урсула вполне прилично знала и латынь, и древнегреческий, но держала язык за зубами. Конечно, она теперь стала другой. Приобрела клеймо Белгравии.

Дерек выполнял супружеские обязанности примерно так же, как физические упражнения, и лицо его в обоих случаях мучительно искажалось от старания. Урсула, можно подумать, была для него частью матраса. Но с чем ей было сравнивать? С Хауи? Она, к сожалению, не успела расспросить Хильду, что творится у нее во «дворце наслаждений» в Илинге. Ей вспоминались бурные романы Иззи, теплые отношения Памелы и Гарольда. И тут и там виделось разнообразие, а может, и простое счастье. «Что это за жизнь, если нельзя чуточку развлечься?» — повторяла Иззи. Урсула предвидела, что в Уилдстоне развлечений будет не много.

Даже монотонность оставшихся позади конторских будней не шла ни в какое сравнение с унылой, нескончаемой работой по дому. Ей все время приходилось что-то мыть, драить, протирать, чистить и подметать, а еще стирать, развешивать, гладить и складывать. Подравнивать. Дерек признавал только прямые углы и четкие линии. Полотенца, занавески, коврики — все это он беспрестанно поправлял и подравнивал (и Урсулу, естественно, тоже). Но в этом и заключалась ее обязанность: поправлять и подравнивать их семейную жизнь, правда ведь? Однако же Урсула не могла избавиться от мысли, что ее испытательный срок слишком затянулся.

Ей проще было подчиняться безоговорочным требованиям порядка в доме, чем пререкаться с мужем. («Всему свое место, и все на своем месте».) На посуде не должно быть ни пятнышка, столовые приборы должны быть начищены до блеска и разложены по ящикам: ножи — по струнке, как солдаты в строю, ложки — аккуратно, одна в другой. Домохозяйка обязана верно служить ларам и пенатам, божествам домашнего алтаря, твердил он. Не «алтаря», а «очага», безмолвно поправляла она, выметая золу и отчищая накипь. Дерек был ярым поборником аккуратности. Если что-то лежало не на месте или не по ранжиру, он, по его собственным словам, не мог сосредоточиться.

— Порядок в доме — порядок в мыслях, — говорил он.

Урсула отметила его страсть к афоризмам. Он, разумеется, не мог работать над учебником «От Плантагенетов до Тюдоров», когда Урсула одним своим появлением нарушала порядок. Гонорар за эту первую публикацию был бы очень кстати: она должна была выйти в издательстве «Уильям Коллинз». Ввиду этого Дерек оккупировал убогую столовую (стол, комод и прочее) в задней части дома и устроил там «кабинет». Вечера Урсула коротала в одиночестве, чтобы не мешать мужу творить. На двоих не должно тратиться больше, чем на одного, настаивал Дерек, и все равно они едва сводили концы с концами, а все потому, что она не научилась быть рачительной хозяйкой, так пусть хотя бы оставит его в покое, дабы он мог заработать им на хлеб. Нет, спасибо, услуги машинистки ему не требовались.

Теперь и самой Урсуле стало казаться, будто раньше она была жуткой неряхой. В Бейсуотере она частенько не застилала кровать и оставляла в раковине немытые кастрюльки. На завтрак ей хватало бутерброда, на ужин вполне годилось яйцо в мешочек. Семейная жизнь предъявляла совсем другие требования. Утром нужно было приготовить полноценный завтрак, причем минута в минуту, непосредственно перед подачей на стол. Дерек не мог опаздывать в школу и рассматривал трапезу — литанию овсянки, какого-нибудь яичного блюда и гренок — как торжественное (и одинокое) причастие. В течение недели яичные блюда менялись в строгой последовательности: яичница-глазунья, яичница-болтунья, яйца всмятку, яйца пашот, а в пятницу — яйца вкрутую с долгожданной копченой селедкой. По выходным Дерек любил яичницу с беконом и сосиской плюс крупяную колбасу. Яйца покупались не в магазине, а на небольшой ферме, так что Урсуле приходилось еженедельно отмахивать пешком три мили туда и три мили обратно, потому что Дерек после переезда в Уилдстон продал оба велосипеда, «чтобы подкопить денег».

Ужин тоже оборачивался кошмаром: она должна была изо дня в день изобретать новые кушанья. Жизнь свелась к бесконечной череде отбивных, бифштексов, запеканок, рагу и жаркого, не говоря уже о разнообразных десертах, которые требовались ежевечерне. «Я стала рабыней поваренных книг!» — с напускной веселостью писала она Сильви, хотя чтение мудреных рецептов отнюдь не располагало к веселью. Урсула прониклась запоздалым почтением к миссис Гловер. Конечно, в распоряжении миссис Гловер всегда была просторная кухня, изрядная сумма денег и целая батарея кухонных принадлежностей, тогда как в Уилдстоне кухня была оснащена чрезвычайно скудно, а еженедельно выделяемых Урсуле средств не хватало, и она всякий раз получала выволочку за транжирство.