Жизнь после жизни

В одном конце легкоатлетического поля стояли грубые деревянные столы с закусками для родителей и учителей. Чай, бутерброды, полоски черствого кекса с изюмом. Урсула, помедлив у титана с кипятком, попыталась найти глазами Дерека. Он предупреждал, что не сможет уделить ей особого внимания, потому что будет занят «организационными делами»; когда же она в конце концов его заметила, он нес под мышкой большие обручи, назначение которых осталось для Урсулы загадкой.

Все, кто собрался вокруг столов, были, по всей видимости, хорошо знакомы между собой, в особенности учительские жены, и Урсуле стало ясно, что в «Блэквуде» довольно часто устраиваются различные мероприятия, о которых Дерек никогда не упоминал.

Двое пожилых учителей в мантиях зависли, как летучие мыши, над чайным столом, и до ее слуха донеслась фамилия Олифант. Урсула незаметно сделала пару шажков в их сторону, словно была всецело поглощена бутербродом с крабовой пастой у себя на тарелке.

— Я слышал, у юного Олифанта снова неприятности.

— В самом деле?

— Мальчишку поколотил.

— Невелика беда. Я и сам их поколачиваю что ни день.

— Тут дело серьезное. Родители грозят в полицию на него заявить.

— Ну, не умеет он дисциплину поддерживать. Учитель из него никакой, если честно.

Нагрузив свои тарелки кексом, эти двое отошли в сторону, и Урсула засеменила следом.

— Да еще по уши в долгах.

— Учебник напишет — и озолотится.

Оба от души рассмеялись, будто услышали хороший анекдот.

— Говорят, сегодня его благоверная к нам пожаловала.

— Вот как? Надо поостеречься. Мне рассказывали, это весьма неуравновешенная особа.

Последняя реплика, очевидно, тоже была сродни анекдоту. От неожиданного выстрела стартового пистолета, возвестившего о начале соревнований по барьерному бегу, Урсула вздрогнула. Те двое ушли вперед. У нее пропало желание подслушивать.

Она вновь заметила Дерека, широким шагом направлявшегося к ней; теперь обручи сменились непослушной охапкой метательных копий. Он призвал себе в помощь двух учеников, и мальчики послушно двинулись к нему. Проходя мимо Урсулы, один из них издевательским тоном пропел: «Да, мистер Слон, бегу, мистер Слон».

С остервенением бросив копья на траву, Дерек распорядился:

— Отнесите их в сектор для метания, да поживей, шевелитесь. — Затем подошел к Урсуле и легонько чмокнул ее в щеку со словами: — Здравствуй, дорогая.

Урсула не удержалась от смеха. За долгие недели это была самая ласковая фраза, какую она от него услышала, причем рассчитанная даже не на нее, а на двух учительских жен, стоявших поодаль.

— Я сказал что-то смешное? — спросил он, с преувеличенным вниманием изучив ее лицо.

Урсула видела, что он закипает. В ответ она только помотала головой. У нее в любую минуту мог вырваться оглушительный вопль. Она подумала: это признак истеричности. Неуравновешенности.

— Мне поручено организовать соревнования по прыжкам в высоту, — хмуро известил ее Дерек. — Потом я присоединюсь к тебе.

Все так же мрачно хмурясь, он отошел, а Урсулу опять разобрал смех.

— Миссис Олифант? Вы ведь миссис Олифант, верно? — парочкой бросились к ней учительские жены, как львицы на раненую добычу.

Домой она тоже ехала в одиночестве: Дереку, по его словам, поручили контролировать самостоятельную работу учеников, и перекусить он собирался в школе. Приготовив себе скудный ужин из жареной сельди с холодным картофелем, Урсула вдруг представила бутылку доброго красного вина. Вообще говоря, одной бутылки было бы мало: ей хотелось напиться до умертвия. Урсула смахнула селедочные косточки в мусорное ведро. «Как царственно бы умереть сейчас, без боли стать в полночный час ничем». Все лучше, чем эта бредовая жизнь.

Дерек был посмешищем — и для учеников, и для учителей. Мистер Слон. Она легко могла представить, как третий класс доводит его до белого каления. А учебник — что с его учебником?

Урсулу никогда не влекло в «кабинет» Дерека. Да и Плантагенеты с Тюдорами, как и те, кто был между, никогда не вызывали у нее особого интереса. При уборке в «столовой» (про себя она предпочитала именно так называть эту комнату) ей строго-настрого запрещалось трогать бумаги и книги на столе у мужа, но она к этому и не стремилась — просто мимоходом отмечала, что внушительная стопка постоянно растет.

В последнее время он работал в лихорадочном темпе; всю поверхность стола покрыли беспорядочные черновики и заметки на клочках бумаги. Это были разрозненные фразы и мысли. «…Довольно остроумное, хотя и наивное убеждение… из planta genista, „ракитник обыкновенный“, выводится династическое имя Ангевины… происходят от нечистого и к нечистому уйдут».^{68} Текста как такового не было и в помине — только фрагменты с многократными исправлениями, одни и те же абзацы, переписанные с незначительной правкой, бесконечные черновики в линованных тетрадях с гербом и девизом школы Блэквуд: A posse ad esse — «От возможности к реальности». Стоило ли удивляться, что он отказывался от ее помощи в перепечатке? Она поняла, что вышла замуж за Кейсобона.^{69}