Жизнь после жизни

Почти весь личный состав был в сборе: миссис Эпплъярд, ее Эмиль, странный мистер Бентли, мисс Хартнелл и полный комплект Миллеров. Когда миссис Миллер выразила озабоченность по поводу отсутствия сестер Несбит, ее муж вызвался сбегать наверх, чтобы их поторопить («вечно они с этим чертовым вязаньем»), но в этот миг подвал содрогнулся от взрыва невероятной мощи. Урсула почувствовала, как завибрировал у нее под ногами пол, — это ударная волна прокатилась под землей. Верная заповедям Хью, она бросилась на пол, увлекая за собой стоявшего ближе всех мальчонку Миллеров («Эй, не трожьте меня!»), и закрыла голову руками. Она неловко попыталась встать над ним на четвереньки, но малец выскользнул.

Наступила тишина.

— Не в наш дом попало, — пренебрежительно заявил мальчишка, немного рисуясь, чтобы восстановить попранное мужское достоинство.

Миссис Эпплъярд тоже бросилась на пол, накрыв своим телом ребенка. Миссис Миллер спасала не собственных отпрысков, а старую жестянку из-под ирисок, в которой хранились сбережения и страховые полисы.

Мистер Бентли фальцетом спросил:

— Это в нас?

Нет, безмолвно отозвалась Урсула, кабы в нас, мы бы уже лежали трупами. Она вернулась на шаткий венский стул, принесенный мистером Миллером. Кровь стучала у нее в ушах невыносимо громко. Задрожав, она укуталась в плед, связанный руками Бриджет.

— Да нет, наш малой дело говорит, — ответил мистер Миллер. — Это в Эссекс-Виллаз бабахнуло.

Мистер Миллер вечно делал вид, будто наверняка знает, куда попала бомба. Как ни удивительно, зачастую он оказывался прав. Все Миллеры усвоили язык и настрой войны. Они не суетились. («Мы отвечаем тем же, правда? — писала Памела. — У нас тоже руки в крови».)

— Такие — опора и надежда Англии, сразу заметно, — сказала Сильви Урсуле, когда в первый (и последний) раз увидела Миллеров.

Миссис Миллер пригласила Сильви к себе в кухню на чашку чая, но Сильви все еще досадовала на шторы и коврики, за которые винила миссис Миллер, подозревая, что та на самом деле — хозяйка этого дома, а не квартиросъемщица. (Никаких доводов Урсулы она не слушала.) Сильви держалась как герцогиня, снизошедшая до хижины своих деревенских издольщиков. Урсула ясно представляла, что сказала потом миссис Миллер своему мужу: «Тоже мне госпожа нашлась!»

Наверху продолжался массированный налет; до них доносились разрывы тяжелых бомб, свист снарядов, канонада артиллерийского огня. Их подвал то и дело сотрясался от взрывов. Эмиль ревел, пес Билли скулил, самые младшие Миллеры визжали. Их какофония непрошено дополняла Donner und Blitzen[43] люфтваффе. Кошмарный, бесконечный штурм. «Вперед гляжу — жду смерти появленья, / Назад — лишь безнадежность видит глаз».^{91}

— Надо же, Фриц вознамерился нас запугать, — приговаривал мистер Миллер, спокойно прилаживая лампу, как в походной палатке.

В бомбоубежище именно он поддерживал общее присутствие духа. Пройдя, как и Хью, через фронтовые окопы, он говорил, что угрозы немца ему нипочем. Таких набиралась целая компания: Крайтон, Ральф, мистер Миллер, даже Хью, — пройдя сквозь огонь, грязь и воду, они решили, что такое не может повториться дважды.

— Чего он пыжится, этот старый Ганс, а? — успокаивал он одного из перепуганных малышей. — Хочет мне тихий час испортить?

Мистер Миллер всегда говорил о немцах в единственном числе: это Фриц, Отто, Германн, Ганс, а иногда и сам Адольф с высоты четырех миль сбрасывал на них смертоносные фугасы.

Миссис Миллер (Долли), воплощавшая собой торжество опыта над надеждой (в отличие от своего мужа), раздавала «угощение»: чай, какао, печенье и хлеб с маргарином. Щедрые душой Миллеры не страдали от нехватки продовольствия, потому что у их старшей дочери Рене были «связи». В свои восемнадцать лет Рене полностью сформировалась во всех отношениях и, похоже, была девушкой не слишком строгих правил. Мисс Хартнелл всячески показывала, что считает Рене настоящей оторвой, хотя и не гнушалась подкормиться за ее счет. Урсуле казалось, что один из младших отпрысков семейства Миллер на самом-то деле сын Рене, а не миссис Миллер, просто им удобнее было растить всех скопом.

«Связи» Рене были весьма сомнительными, а пару недель назад Урсула заметила ее в кофейном салоне на втором этаже «Черинг-Кросс-отеля», где соседская дочь изящно потягивала джин в компании холеного и явно состоятельного мужчины, у которого на лбу было написано «бандит». «Хлыщ, каких свет не видел», — посмеялся тогда Джимми. Рожденный в честь окончания войны за окончание всех войн, Джимми готовился уйти на новую войну. В своем учебном лагере он получил несколько дней увольнения, и они с Урсулой укрылись в «Черинг-Кросс-отеле», потому что на Стрэнде обезвреживали неразорвавшуюся бомбу. Они слышали канонаду корабельных пушек, установленных на лафетах между Воксхоллом и Ватерлоо, — бум-бум-бум, — но бомбардировщики, видимо, летели дальше в поисках иных целей.

— Они когда-нибудь умолкают? — спросил Джимми.

— Кажется, нет.

— На фронте и то безопаснее, — усмехнулся он.